Миледи крепко сжала в руках крест, висевший у нее на поясе, словно давая некий безмолвный обет, и, по-моему, хотела мне возразить, но в кои-то веки предпочла промолчать.
— Довольно! — остановил меня Генрих. — Мы не должны ссориться. Мы, члены королевской семьи, всегда должны держаться вместе. Мы спасены, пожар потушен, все наши люди целы и невредимы. Это знак Божий. Я построю новый дворец!
— Да, — согласилась я. — Ты прав: дворец следует отстроить заново.
— Я построю новый дворец, — повторил Генрих, — и назову его Ричмонд — в соответствии с моим титулом, унаследованным от моего отца, графа Ричмонда. Да, именно так он и будет называться!
«Этому мальчишке» по-прежнему отводили комнату в гардеробных тех замков, где мы останавливались во время летней поездки по графству Кент. Мы ехали вдоль побережья по дороге пилигримов, ведущей в Кентербери. Вокруг расстилались высокие холмы, под теплым солнцем зеленели живые изгороди, яблони были в бело-розовом цвету, и леди Кэтрин наконец оттаяла. Она позволила Генриху дарить ей новые платья и перестала одеваться в черное, точно вдова, и теперь часто облачалась в то платье, которое выбрал для нее мой муж — из рыжевато-коричневого бархата с черной каймой. Оттенок этот удивительно ей шел; ее нежная светлая кожа уже успела слегка зарумяниться под ярким солнцем, а свои блестящие черные волосы она убирала под шапочку из такого же коричневого бархата, заказанную для нее Генрихом.
Они обычно ехали рядом и практически в полном одиночестве, далеко обогнав весь остальной двор, я же тащилась сзади в окружении своих фрейлин и прочих придворных, среди которых был и «этот мальчишка»; иной раз он подъезжал совсем близко ко мне и улыбался.
Генрих и для себя заказал новый костюм для верховой езды — из того же рыжевато-коричневого бархата, что и платье леди Кэтрин, — и теперь они отлично дополняли друг друга и выглядели очень живописно, когда ехали бок о бок по узким улочкам Кента, окаймленным подстриженными зелеными изгородями. Они то пускали коней небыстрой рысцой, если земля была достаточно мягкой, то ехали шагом, если дорога оказывалась каменистой, но всегда старались держаться ото всех остальных на почтительном расстоянии. И вот наконец впереди открылось море.
Теперь Генрих уже осмеливался беседовать с леди Кэтрин и, словно вновь обретя голос, расспрашивал ее о детстве, о жизни в Шотландии, но никогда не говорил с ней о муже, словно двух с половиной лет ее замужества и не было вовсе. Нет, об «этом мальчишке» они никогда не говорили и никогда не обращались к нему, если он оказывался неподалеку. Кэтрин Хантли была с королем предельно учтива, никогда не забывала, каково ее истинное место, но когда король, уже подаривший ей коня, заказал для него новое седло, она была просто вынуждена ездить с ним рядом, милой улыбкой выражая свою благодарность за эти подарки.