К началу октября, когда все суды и тяжбы, происходившие в Риме, и его провинциях, окончательно запутались в противоречивых постановлениях сената, а подданные изнемогали под бременем несправедливых штрафов за несоблюдение законов, о которых никто даже не слышал, император стал получать бесчисленные жалобы и просьбы о своевременном обнародовании всех принимаемых законов. И вот однажды Калигула разразился безумным смехом, означавшим, что у него появилась какая-то новая идея, и сказал:
- А ведь правы подданные! Как же им соблюдать законы, которых они даже в глаза не видели? Пожалуй, я был не прав, когда запретил объявлять законы обычным способом. Теперь надо исправлять ошибку! Да, надо немедленно выручать мой бедный народ!
Он вызвал претора Тита Флавия Веспасиана и приказал впредь писать законы на бронзовых досках, но такими маленькими буквами, чтобы их никто не мог разобрать, а сами доски он велел вывешивать так высоко, что прочитать их было почти невозможно [XI].
Между тем Мессалина, избавившаяся от невыносимо претивших ей ухаживаний Фонтея, отвернувшаяся от Марка Мнестера и бросившаяся в объятья Калисто, жила одним-единственным желанием, которое давно лишало ее покоя и которое вот-вот должно было сбыться. Однако грезила она не ласками прелестного юноши, чьи самые заветные надежды исполнились при первой же встрече после его долгого отсутствия. Нет, теперь ее мучила другая мечта, гораздо более властная и, к тому же, неотделимая от самых похвальных патриотических устремлений. Ей не терпелось уберечь родину от новых злодеяний тирана, ставшего настоящим бедствием для римлян. Преданный либертин, появившийся в городе в мае, был готов совершить любой подвиг ради своей матроны, тем более, что в июле та обнаружила себя на втором месяце беременности. Этим известием втайне гордились и Калисто, и Мнестер, которые скрывали свою радость друг от друга и от ничего не подозревавшего Клавдия. Квинтилия также могла в нужный момент приступить к осуществлению замысла. То же самое можно было сказать и о Клементе Аретине, чья добродетельная душа не могла мириться с жестокостями и безрассудствами деспота. И, наконец, в расправе над Калигулой пожелал принять участие еще один человек. В стане заговорщиков он появился благодаря неуемной энергии Квинтилии, состоявшей в любовной интриге с сенатором Марком Помпедием, в верности которого она не сомневалась. Помпею недавно исполнилось сорок два года. У него было бледное благородное лицо, черные красивые глаза и густая шевелюра с обширными проседями, какими изобиловала и его борода.