Светлый фон

Катути же послала карлика Нему к своей дочери, приглашая ее принять участие в процессии и принести жертвы в гробнице предков. Однако Неферт велела передать ей, что она не может оставить свою подругу и повелительницу.

Бент-Анат отпустила всех своих знатных придворных и просила их не забывать о ней в этот прекрасный праздник.

Увидав с балкона, что возле храма толпятся люди, а по реке снуют лодки, она вошла в свою комнату и позвала брата, который громко негодовал по поводу дерзости Амени. Когда он пришел, Бент-Анат взяла его руки в свои и сказала:

– Оба мы провинились, брат мой, так будем же терпеливо нести наказание и поступать так, как будто с нами рядом наш отец.

– Он сорвал бы с плеч этого заносчивого жреца шкуру пантеры, если бы тот осмелился так унизить тебя в его присутствии! – воскликнул Рамери.

Слезы гнева и обиды заструились по щекам юноши.

– Ну, полно, перестань сердиться, – успокаивала его Бент-Анат. – Ты был еще совсем маленьким, когда отец в последний раз принимал участие в Празднике Долины.

– О, я хорошо помню это утро и никогда не забуду его!

– Ну еще бы, – сказала Бент-Анат. – Не уходи, Неферт, ты ведь мне совсем как сестра! Это было чудесное утро! Нас, детей, празднично одетых, собрали в большом зале дворца. Потом фараон велел позвать нас в эти комнаты, где жила наша мать, умершая несколько месяцев назад. Он брал каждого из нас за руку и говорил, что прощает нам все наши шалости, если мы чистосердечно раскаиваемся, а затем целовал в лоб. После этого он сказал так просто, как будто был простым человеком, а не могущественным фараоном: «Может быть, и я обидел кого-нибудь из вас или поступил с кем-нибудь несправедливо. Я, правда, не чувствую за собой вины, но, если это было, я искренне сожалею об этом!» Тут все мы бросились к нему, каждый хотел его поцеловать, но он с улыбкой отстранил нас и сказал: «Но вы сами знаете, в одном я никого из вас не обделил! Я говорю об отцовской любви. И сейчас я вижу, что вы возвращаете мне то, что я вам дал». После этого он напомнил нам о нашей покойной матери, сказав, что самый нежный отец не может заменить мать. Описав в ярких выражениях самоотверженность покойной, он предложил нам всем вместе помолиться у ее гробницы, принести ей жертву и всегда быть достойными ее не только в большом, но и в мелочах, из которых складывается наша жизнь, подобно тому как год складывается из дней и часов. Мы, старшие, пожали тогда друг другу руки, и, пожалуй, никогда не была я такой хорошей, как в этот день у могилы матери!

Неферт подняла влажные от слез глаза и со вздохом проговорила: