– А мне он враг! – воскликнул Паакер. – Ты еще услышишь от меня кое-что почище проклятий. И пусть рамсесово отродье узнает, позволит ли сын твоего супруга безнаказанно презирать и калечить себя. Я столкну их в пропасть! Я стану хохотать – да, да! хохотать! – когда они будут подыхать у моих ног!

– Негодяй! – вне себя воскликнула Сетхем. – Я женщина, меня нередко называли мягкой и слабой, но можешь мне поверить: так же как я любила твоего покойного отца, на которого ты похож не больше, чем колючки на пальму, так же точно я вырву из своего сердца любовь к тебе, если ты не… не… Теперь мне все стало ясно! Теперь-то я знаю!.. Отвечай мне, убийца! Где те семь стрел с греховными надписями, что висели здесь? Где те стрелы, на которых ты нацарапал: «Смерть Мена»?

Сетхем тяжело дышала, от волнения лицо ее исказилось; махор попятился, как в детстве, когда она грозила наказать его за шалость. Но она последовала за ним, схватила его за пояс и хриплым голосом повторяла все тот же вопрос.

Тогда он досадливо передернулся и, оторвав ее руку от своего пояса, вызывающе воскликнул:

– Я вложил их в свой колчан – и не только для забавы! Ну вот, ты теперь все знаешь!

Возмущенная Сетхем снова протянула руку к сыну, но он оттолкнул ее со словами:

– Я уже не ребенок, я хозяин в этом доме. Что хочу, то и делаю, и пусть мне попробует помешать хоть целая сотня женщин!

И он указал ей на дверь. Сетхем громко зарыдала и пошла прочь. Но уже с порога она еще раз обернулась к нему.

А он тем временем сел к столу, на котором стояла миска с холодной водой, и низко склонил голову. В душе Сетхем происходила тяжкая борьба. Заливаясь слезами, она опять с мольбой протянула к нему руки:

– Вот я стою перед тобой!.. Приди ко мне в объятия! – молила она. – Прошу тебя, откажись от этих ужасных мыслей о мести.

Паакер продолжал сидеть у стола и, не глядя на мать, молча покачал головой. Сетхем бессильно уронила руки и чуть слышно промолвила:

– Ты, значит, забыл, чему учил тебя отец? Высшая добродетель, гласит священная заповедь, состоит в том, чтобы воздать матери твоей за все, что она сделала для тебя, дабы не воздела она рук, обращаясь к божеству, и не услыхало бы оно жалобы ее. [185]

Услыхав эти слова, Паакер громко всхлипнул, но не повернул головы к матери.

Она нежно звала его, но он не шелохнулся. Тут взор ее случайно упал на колчан, лежавший среди другого оружия на одной из скамей. Сердце ее сжалось при виде стрел, и дрожащим голосом она воскликнула:

– Я запрещаю тебе думать об этой безумной мести – ты слышишь? Ты откажешься от нее? Ты молчишь. Нет?! О бессмертные боги, что же мне делать?