Здесь нашел я героя, и с ним я останусь,

Чтобы воля моя непреклонно свершилась».

Фараон поднял лук, и, могучий, как Монту,

Стал стрелы пускать он правой рукою,

А левой занес боевую секиру

И рубил, как Ваал в годину сраженья.

И только огромные груды обломков

Остались от двух с половиною тысяч f

Тех колесниц, что его окружали.

Возничие хеттов охвачены страхом,

Ни один иэ них шевельнуться не в силах,

Ни один из них лук натянуть не может,

Копье метнуть, занести секиру.

Фараон погнал их и сбросил в воду…

Мертвая тишина царила в просторном праздничном зале, когда звучала эта песнь. Рамсес смотрел на поэта так, словно хотел запечатлеть его образ в своей душе, чтобы там, в ее тайниках, сопоставить, сравнить его с другим образом, незабываемым со дня битвы при Кадеше. Нет! Сомнений быть не могло – перед ним стоял его спаситель.

Не в силах противиться внезапному порыву, охватившему все его существо, он прервал поэта в середине песни, так глубоко его взволновавшей, и воскликнул, обращаясь к пирующим:

– Воздайте хвалу этому человеку, ибо это его избрало божество, чтобы спасти вашего повелителя, когда он остался один и тысячи врагов окружили его кольцом!

– Слава Пентауру! – загремело под сводами зала.

Тут встала Неферт и, краснея, подала поэту букет цветов, который она до этого прижимала к груди.