При этих словах она вдруг болезненно разрыдалась, и лицо ее начало судорожно подергиваться, меняясь до неузнаваемости.

Ермий почувствовал сострадание к плачущей девушке.

Сотни раз он уже встречался с нею, и всегда она смотрела то заносчиво, то недовольно, то вызывающе, то гневно, но никогда еще не выказывала мягкости или горя.

Сегодня в первый раз открылось перед ним ее сердце, и слезы, обезобразившие ее лицо, придали ей такое значение, какого она дотоле еще не имела для него, ибо Ермий теперь вдруг почувствовал, что она женщина, и увидя ее слабою и опечаленною, застыдился своей грубости, приблизился к ней приветливо и сказал:

— Не плачь. Приходи по-прежнему к роднику, я не буду тебе мешать.

Его густой голос звучал мягко и ласково, когда он произнес эти слова; она же зарыдала сильнее, почти судорожно, и хотела заговорить, но не могла. Дрожа всем своим нежным телом, содрогаясь от скорби, изнемогая от мучительной тоски, стояла перед ним стройная пастушка, и он не мог удержаться от желания помочь ей.

Искреннее сочувствие терзало его сердце и остановило его язык, и без того не особенно поворотливый.

Не находя слов утешения, он взял кувшин в левую руку и ласково положил правую ей на плечо.

Она вздрогнула, но не мешала ему.

Ее горячее дыхание коснулось Ермия.

Он хотел было отступить, но чувствовал себя точно остановленным на месте. Плачет ли она, или смеется, он уже не мог этого разобрать, положив руку на ее черные кудри.

Она не шевелилась.

Наконец, она подняла голову, жгучим взором взглянула ему в глаза, и в ту же минуту он почувствовал, как две нежные руки обвились вокруг его шеи.

Юноше показалось, точно море забушевало вокруг него, точно пламя вспыхнуло перед его глазами.

Невыразимый страх овладел им, он вырвался с усилием из ее объятий и кинулся с громким криком, точно гонимый духами ада, вверх по уступам, не замечая даже, как кувшин его разбился об утес на множество кусков.

Она остановилась, будто очарованная, и глядела ему вслед.

Потом ударила в лоб рукою, легла на землю возле ключа и уставилась глазами куда-то вдаль.

Так лежала она неподвижно, только губы ее все шевелились и подергивались.

Увидя, что тень пальмы стала удлиняться, Мириам вскочила, созвала своих коз и посмотрела, прислушиваясь, вверх на уступы утеса, где скрылся Ермий.

Сумерки коротки вблизи тропика, и она знала, что на каменистом пути по ущельям в долину ее настигнет полный мрак, если она еще замешкается.