— Поди сюда! — вскричал император, сильной рукой схватил за пояс, которым был стянут хитон Поллукса, и потащил изумленного художника к его Урании, выхватил брус из его правой руки, ударом отрубил плечи у едва оконченной статуи и вскричал, передразнивая голос юноши:

— Я уничтожаю эту гадость, потому что она меня сердит!

У художника опустились руки.

Изумленный, раздраженный, он пристально посмотрел на разрушителя своего удачного произведения и закричал в лицо:

— Сумасшедший! Теперь довольно! Еще один удар, и ты познакомишься с моими кулаками!

Адриан холодно и резко засмеялся, бросил брус к ногам Поллукса и сказал:

— Приговор за приговор — это справедливо.

— Справедливо! — вскричал Поллукс вне себя. — Твоя жалкая пачкотня, которую мой косоглазый ученик сделал бы не хуже тебя, и это тело, созданное в торжественную минуту вдохновения! Стыдись! Но еще одно: ты не прикоснешься к моей Урании снова, иначе ты узнаешь…

— Что?

— Что в Александрии щадят седобородых только до тех пор, пока они этого заслуживают.

Адриан скрестил руки на груди, подошел к Поллуксу совсем близко и сказал:

— Осторожней, если жизнь тебе мила!

Поллукс отступил, и вдруг, точно пелена спала с его глаз: он вспомнил мраморную статую императора в Цезареуме в этой же позе. Архитектор Клавдий Венатор был Адриан, а не кто другой.

Молодой художник побледнел; он опустил голову и, поворачиваясь, чтобы уйти, сказал тихим голосом:

— Сильнейший всегда прав. Позволь мне уйти. Я не более как бедный художник, ты же нечто другое. Теперь я знаю, кто ты: ты император.

— Да, я император, — сказал Адриан, скрежеща зубами, — и если ты считаешь себя выше меня как художник, то я покажу тебе, кто из нас двоих воробей и кто орел.

— В твоей власти уничтожить меня, и я хочу…

— Единственный человек, который здесь имеет право хотеть, это я! — вскричал император. — И я хочу, чтобы ты больше не входил в этот дворец и не попадался мне на глаза, пока я здесь. Что сделать с твоей родней — об этом я подумаю. Ни слова больше! Вон, говорю я, и благодари богов, что к поступкам незрелых парней я бываю иногда снисходительнее, чем ты в своем настоящем приговоре. Ты имел дерзость осуждать произведение человека, который выше тебя, хотя знал, что он вылепил его в часы досуга, шутя, в два-три приема. Уходи! Мои рабы совсем разобьют твою статую, потому что она не заслуживает лучшей участи и также потому… как ты выразился? А, знаю — и потому что она меня сердит!

Сухой смех раздался вслед уходившему юноше.

У входной двери он нашел своего хозяина Папия, который слышал все, что произошло между ним и императором.