— В Александрии здороваются с людьми, к которым… к которым приходят в гости.

Адриан лишь наполовину повернул голову к говорившему и сказал как бы в пространство с глубоким обидным презрением:

— В Риме тоже здороваются с честными людьми. — Затем он опять начал рассматривать мозаику и сказал: — Великолепно, превосходно! Ценное, неоценимое произведение!

Глаза смотрителя выступили из своих впадин при ответе императора. Красный как вишня, с бледными губами, он подошел ближе к Адриану и, с трудом переведя дух, спросил:

— Что значит… что могут значить твои слова?

На этот раз Адриан быстро и окончательно повернулся к смотрителю дворца. В его глазах горело то уничтожающее пламя, выносить которое могли только немногие, и его густой голос загремел в комнате, когда он вскричал:

— Мои слова значат, что ты управитель нечестный; что я узнал, как ты обращаешься с порученным твоему попечению имуществом; что ты…

— Что я? — спросил Керавн, дрожа от бешенства и подступая к императору.

— Что ты… — вскричал последний ему в лицо, — что ты хотел продать вот этому человеку ту картину на полу; что ты — узнай уж все за один раз, — что ты дурак и к тому же еще мошенник!

— Я, я… — прохрипел Керавн и ударил пальцами по мускулам своей мясистой груди, — я мош… ты поплатишься мне за эти слова!

Адриан холодно и иронически засмеялся, а Керавн с неслыханной для его тучности быстротой кинулся к Габинию, вцепился рукой в ворот его хитона и начал трясти этого тщедушного, как тонкое деревцо, человека, хрипя:

— Я отомщу тебе за твою клевету, змея, злобная гадина!

— Безумный! — вскричал Адриан. — Оставь лигурийца в покое или, клянусь собакой, ты раскаешься.

— Раскаюсь? — проговорил Керавн. — Не мне, а тебе придется раскаяться, когда император будет здесь. Тогда произойдет расчет с клеветниками, с бессовестными нарушителями домашнего мира, с легковерными простаками…

— Человек, — прервал его Адриан, не горячась, но строго и грозно, — ты не знаешь, с кем говоришь.

— О, я знаю тебя, знаю слишком хорошо… Но я… я… Должен ли я тебе сказать, кто я?

— Ты дурак, — отвечал император, презрительно пожимая плечами. Затем он холодно, величаво и почти равнодушно прибавил: — Я — император.

При этом заявлении рука смотрителя выпустила хитон полузадушенного Габиния.

Несколько мгновений Керавн безмолвно, вытаращив глаза, смотрел Адриану в лицо. Затем он вдруг вздрогнул, отшатнулся назад, испустил громкий, задыхающийся, непередаваемый гортанный крик и, подобно тяжелому камню, обрушившемуся от землетрясения, навзничь повалился на каменный пол.