Старец снова подал руку, но юноша опять лишь нерешительно прикоснулся к ней и, вместо того чтобы посмотреть церковному владыке прямо в лицо, в смущении опустил глаза в землю. Однако патриарх сделал вид, что не замечает этого, и крепко пожал ему руку. Потом он перевел разговор на убитую горем Нефорис, на упадок Мемфиса, на будущее Ориона и, наконец, упомянул о драгоценных камнях, пожертвованных церкви покойным Георгием. Беседа шла в мирном дружеском тоне; патриарх сидел в кресле мукаукаса и вполне естественно и непринужденно перешел от похвалы дорогому ковру к вопросу о крупном смарагде. Орион отвечал, что этот камень не принадлежал к числу пожертвованных, но Вениамин придерживался другого мнения.

Все пережитое Орионом с той несчастной минуты, когда он поддался искушению в таблинуме, пришло ему на ум при неожиданном обороте разговора. Однако его успокоила мысль, что ни мать, ни Сусанна, по-видимому, не проболтались о несправедливом приговоре на домашнем суде над мнимым похитителем смарагда. Мать Катерины, вероятно, умолчала о случившемся ради дочери, виновной в ложном показании. Однако ужасные обстоятельства дела легко могли дойти до ушей строгого старика; Орион не остановился бы ни перед какой жертвой, лишь бы злополучный изумруд был забыт. Он уклончиво отвечал, что камень затерялся, но за него будет выплачена церкви какая угодно назначенная Вениамином сумма, так как патриарх, может быть, пожелает употребить эту часть вклада на дела благотворения. Но владыка упорно настаивал на своем требовании, советуя Ориону отыскать смарагд, и заявил, что он смотрит на него как на собственность церкви, а в случае отказа выдать драгоценность, прибегнет к помощи закона. Ориону оставалось только обещать, что он примет все меры к отысканию сокровища, однако юноша сделал это против воли, с явным неудовольствием. Патриарх принимал все сказанное с видом благодушия, но к концу аудиенции переменил тон и строго сказал:

— Теперь я раскусил тебя, сын мукаукаса Георгия, и с чего начал, тем и кончу: тебе чужда добродетель христианского смирения, ты не сознаешь могущества и высокого достоинства нашей веры, ты чужд ее духу, который повелевает обращать на истинный путь заблудших грешников. Твоя прекрасная мать со слезами на глазах сообщила мне, какая пропасть разверзается у тебя под ногами: ты хочешь связать себя на всю жизнь с неверной мелхиткой. Кроме того, материнское сердце набожной Нефорис страдает за тебя еще по какой-то иной причине, которую она обещала открыть мне в церкви. Я разберу это дело по возвращении; но, говоря по правде, для тебя не может быть ничего хуже брака с дамаскинкой. Чего ты добиваешься? Только непрочного земного счастья; ты просишь руки еретички, дочери еретика; ты отправляешься на ту сторону Нила, в Фостат, как было вчера, и хочешь поступить на службу к арабам; но я, пастырь своего стада, не допущу того, чтобы последний потомок славных предков, самый богатый и знатный юноша среди якобитов, заразил своим примером тысячи людей. У меня достанет сил бороться с тобой. Покорись мне или я заставлю тебя плакать кровавыми слезами.