— …не говоря уже о содержании, которое нас не устраивает.

— Но вы же раньше публиковали книги по истории Лей-та… — Я чувствую, што начинаю кричать, потому што это нечестно, нечестно, нечестно…

— Это были серьезные труды профессиональных писателей, — говорит он, — а это пропаганда культуры подонков, людей, которые ничего не достигли и не сделали ничего полезного для общества. И плохо написанная к тому же.

— Кто бы говорил…

— Прошу прощения, мистер Мерфи, но ваша книга нас не устраивает. У меня много дел. Всего хорошего.

И он просто вешает трубку. Все эти недели, все эти месяцы, когда я убеждал себя, што делаю важное дело, што-то такое большое и нужное, и ради чего? Ни хрена. Это все — просто куча дерьма, как и я сам.

Так што я беру оригинальную копию и швыряю в камин, развожу огонь и смотрю, как еще одна часть моей жизни превращается в дым, как и все остальное. Глядя на пламя, я думаю о Чиззи… я убил Чиззи… он был очень плохим человеком, но он этого не заслужил, и это был Бегби, зуб даю, Бегби… я помню, в каком виде он приперся ко мне в ту ночь… сказал, што он еще сам не был в баре, но я ему не поверил…

И вот я сижу, и деньги жгут мне карман, так што я иду вверх по улице, вверх, потому што Бегби не пьет дальше Пилрига, и захожу в «Старую Соль», где вижу Кузена Доуда. Он такой же убитый, как и я.

От его самоуверенности ничего не осталось, теперь он похож на потрепанного Дональда Дакка.

— Я не понимаю, Урод. Я думал, што у меня оставалась еще куча бабок, хотел отвезти дочку куда-нибудь на каникулы. Но у меня ни хера не осталось. Я даже не могу позволить себе мотануть на неделю в Батлинс. Теперь она не разрешит мне даже просто повидатца с дочей. Я не могу оплатить закладную, не могу оплатить расходы. Я знаю, што шибко потратился, но у меня оставалась штука, я ее точно не тратил. И вот куда-то она проебалась. Это меня убивает, я теперь не могу даже дочку куда-нить свозить на каникулы.

Бедный Доуд… он ведь хороший парень, он всегда мне помогал… нельзя было с ним так поступать… мир стал бы куда приятней, если бы в нем не было бесполезного, удолбанного, жалкого мудака Мерфи… убийцы Чиззи, человека, который разрушил жизнь Кузена Доуда… бедная Али… бедный Энди…

Доуд пытаетца протестовать, когда я вручаю ему триста фунтов.

— Нет, Урод, не надо…

— Возьми, друг, у меня сейчас бабки есть, а ты мне всегда помогал, — говорю я. Я не могу смотреть ему в глаза, поэтому сразу же ухожу.

Я слышу, как он говорит кому-то в барс:

— Видишь этого человека, друг, он святой, просто святой, бля…

А я думаю только об одном, если бы он знал, друг, если бы он только знал… и теперь мне осталось только сделать еще одно доброе дело, друг, только одно…