– Да, – кивнул он.

– Я знаю… что ты добрый друг моего Димочки. Я знала, что… ты не оставишь его… придешь к нему… Я очень тебе за это благодарна, – она невольно улыбалась, когда говорила о сыне.

Леша же поражался тому, как с ними обошлись нападавшие, и клялся, что обязательно найдет и расправится с ними.

– Я вижу, что ты… к нему неравнодушен… что он важен тебе, и, поверь… ты важен ему… поэтому выслушай меня, – Леша наклонился к ней, чтобы не упустить ни единого слова. – Я чувствую… что долго не протяну, – слова давались ей с трудом.

Леша попытался воодушевить Александру Игоревну:

– Не говорите так. Все будет хорошо…

– Тем не менее, – продолжила она, – это так… этого не скрыть, – сказала она, виновато опустив глаза. Леша проделал то же самое. – У меня предчувствие… да и по лицам врачей, по их тихим разговорчикам я понимаю, что… скоро я умру…

Она немного помолчала, сжимая ладонь Алексея.

– Рано или поздно это должно было произойти со мной… Но сердце болит не из-за этого… а за Диму, – говорила Тихомирова. – Я знаю Димочку… Ему повезет. Он сильный – он выкарабкается… Ему станет лучше… Он будет жить спокойно… счастливо, – с воодушевлением и верой молвила она. – Ведь он столько пережил за свою жизнь… Бог не может покарать его и лишить удовольствия жить. Я знаю это…

Александра Игоревна вновь замолчала, а потом посмотрела Леше в глаза и сказала:

– Я как его мама должна взять с тебя честное мужское слово… Ты должен дать мне обещание, что не бросишь Диму… будешь приглядывать за ним, помогать ему, чтобы не произошло, – сказала она, силясь не заплакать. – Он один раз уже потерял родителей – второй раз он этого не переживет.

Вершинин не мог вынести этой ноши: он хотел крепко обнять Александру Игоревну и признаться ей в том, что это он и только он виноват во всем произошедшем, что он кается и сделает все ради своего прощения, а если он не заслужит его, то с удовольствием лишит себя жизни.

Александра Игоревна с надеждой, будто в последний раз, смотрела Леше в глаза, ожидая ответа.

– Обещаю, – вымолвил он, а потом добавил, – клянусь.

Оставалось загадкой только одно: как же Вершинин хотел выполнить данное обещание, если несколько минут назад лучший друг отрекся от него? Вершинин выбежал из палаты Димы Тихомирова. А Тихомиров, как смог, зажмурил глаза и заплакал. Дмитрий с удовольствием бы протянул руки в сторону друга и обнял его, но был прикован к постели, не мог нормально пошевелиться – таким ограниченным, запертым и одиноким Дима себя не чувствовал со времен детдома. Больно быть одному, еще больнее терять любимых людей, а самое больное – видеть все это и быть не в состоянии что-либо исправить.