Серебряный бросил рассеянный взгляд на пожарище, и они молча поехали далее.

Через несколько часов лес начал редеть. Меж деревьями забелела каменная ограда, и на расчищенной поляне показался монастырь. Он не стоял, подобно иным обителям, на возвышенном месте. Из узких решетчатых окон не видно было обширных монастырских угодий, и взор везде упирался лишь в голые стволы и мрачную зелень сосен, опоясывавших тесным кругом ограду. Окрестность была глуха и печальна; монастырь, казалось, принадлежал к числу бедных.

Всадники сошли с коней и постучались в калитку.

Прошло несколько минут; послышалось бряцание ключей.

- Слава господу Иисусу Христу! - сказал тихо Михеич.

- Во веки веков, аминь! - отвечала сестра-вратница, отворяя калитку. - Кого вам надобно, государи?

- Сестру Евдокию, - произнес вполголоса Михеич, боясь этим названием растравить душевную рану своего господина. - Ты меня знаешь, матушка; я недавно был здесь.

- Нет, государь, не знаю; я только сегодня ко вратам приставлена, а до меня была сестра Агния…

И монахиня посмотрела опасливо на приезжих.

- Нужды нет, матушка, - продолжал Михеич, - пусти нас. Доложи игуменье, что князь Никита Романыч Серебряный приехал.

Вратница окинула боязливым взглядом Серебряного, отступила назад и захлопнула за собою калитку.

Слышно было, как она поспешно удалилась, приговаривая: «Господи Иисусе Христе, помилуй нас!»

«Что бы это значило? - подумал стремянный, - зачем она боится моего боярина?»

Он посмотрел на князя и понял, что его пыльные доспехи, одежда, изорванная колючим кустарником, и встревоженное выражение испугали вратницу. В самом деле, черты Никиты Романовича так изменились, что сам Михеич не узнал бы его, если бы не приехал с ним вместе.

Через несколько времени послышались опять шаги вратницы.

- Не взыщите, государи, - сказала она неверным языком сквозь калитку, - теперь игуменье нельзя принять вас; приходите лучше завтра, после заутрени!

- Я не могу ждать! - вскричал Серебряный и, ударив ногою в калитку, он вышиб запоры и вошел в ограду.

Перед ним стояла игуменья, почти столь же бледная, как и он сам.

- Во имя Христа спасителя, - сказала она дрожащим голосом, - остановись! Я знаю, зачем ты пришел… но господь карает душегубство, и безвинная кровь падет на главу твою!

- Честная мать! - отвечал Серебряный, не понимая ее испуга, но слишком встревоженный, чтобы удивляться, - честная мать, пусти меня к сестре Евдокии! Дай на один миг увидеть ее! Дай мне только проститься с ней!