Вот такие трагедии одна за другой потрясли наш город в этот кошмарный день. Причем еще одна из них завершилась смертью. В это воскресенье тоже ближе к вечеру на кладбище около могилы своего Илюшечки нашли мертвого нашего юродивого, бывшего штабс-капитана Снегирева. Поразительно, что он даже и мертвый стоял на четвереньках вокруг усыпанной цветочками могилки, как его часто в таком положении видели здесь и прежде. Только чуть привалился к оградке. Даже не сразу поняли причину смерти и только синие потеки на шее и сломанный внутрь кадык свидетельствовали о насильственном удушении. Насильственном в том смысле, что над ним совершили явное насилие, хотя сам Снегирев, как было видно и без экспертов, ничуть не сопротивлялся. Кстати, люди сразу связали попытку самоубийства сестер с гибелью их отца, хотя на самом деле, как мы знаем, они ничего об этом не знали.

Вспоминая сейчас этот день, мне казалось, что никогда конца не будет всем пошлым нелепостям и выходкам, трагическим и смертельным эксцессам…

– А что же Алеша? – спросите вы.

Читатель, конечно же, уже понял, что взрыва не было. Планируемое Алексеем Федоровичем чудовищное преступление по «плану Б» все-таки не состоялось. Когда Алеша сунул факел в мешок с динамитом, оттуда вместо взрыва раздалось тихое шипение погасающего огня. Заглянув в мешок и даже засунув туда руку, Алеша вместо взрывчатки обнаружил внутри самый обыкновенный песок. Застонав как смертельной боли (этот стон засвидетельствовали еще не успевшие отойти от могилы люди и истолковали как удивительное знамение), Алеша выхватил спрятанный в нише револьвер и бросился назад через проход наружу. Теперь к единственно возможной реализации оставался только план «В» – убийство царя в упор. Но, как только он откинул крышку люка и выскочил наверх, как тут же оказался сбит могучим ударом того самого жандармского капитана, кто организовал монастырское побоище. У него, как мы понимаем, не забалуешь, выходки, подобные той, что удались у Муссяловича, не мыслимы даже в теории, и Алеша был вскоре доставлен куда следует, а именно в наше тюремное заведение.

Ч А С Т Ь Ч Е Т В Е Р Т А Я

Книга десятая

в т ю р ь м е

I

тихий ужас

У нас конец ноября. Всю первую половину месяца бушевали бури и ветра с холодными дождями, и только сейчас вдруг резко подморозило. Даже не подморозило, а приморозило и сильно приморозило, чуть не до двадцати градусов, но пока совсем без снега. И разом упала какая-то тишина, мутная, ломкая, застывше-грязная и прямо безобразная со всей своей неприглядной наготой – наготой земли, деревьев, человеческих строений и даже наготой небесной, бездонно-серой и только густо залепленной по горизонту пластилиновыми слоистыми тучами. Если парой слов выразить настроение большинства наших скотопригоньевских жителей в это время, можно было бы сказать – «тихий ужас». Так много всего ужасного навалилось на их души, что они невольно им переполнились. Во-первых, эта эпидемия смертей: Ферапонт, Лизка, юродивый штабс-капитан Снегирев, Маруся Максенина… По поводу первых двух, как на старался Владыка Зиновий упрятать концы в воду и представить, что это были не связанные друг с другом смерти – этого сделать не удалось, а на монастырь тоже легло пятно этого «тихого ужаса» – надвратную Пантелеймоновскую церковь, бывшую вотчину отца Ферапонта, почти никто из местных жителей теперь не посещал. По поводу Снегирева и Маруси тоже земля полнилась слухами, но ничего доподлинного узнать было невозможно. После отъезда государя-императора как некое табу молчания опустилось в том числе и нашу губернскую печать. Ракитин, который мог бы все это прописать в столичных газетах, тоже сразу же исчез из города, да и в столичной печати, кажется, ничего не появилось.