– Да неужто сделать ничего нельзя? – не унимался Дмитрий. – Что-то же надо делать… Не знаю, может в набаты звонить, по монастырям срочно клич бросать… Не знаю – спасайте Россию!.. На молодых… Да – на молодых ставку сделать! К молодым обратиться!.. К нашим русским мальчикам…

– Вон идут эти русские мальчики, – усмехнулся Иван, – с револьверами по заначкам…

– К молодым… – задумчиво повторил отец Паисий, как не услышав реплику Ивана. – Качнулась Россия уже в бездну… Вот что – и мальчики ее уже не спасут, а только первыми жертвами ее и станут…

– А может так и надо?.. – вдруг встрепенулся Алеша. – Так и сказать им: вы станете первыми жертвами, ибо первые всегда и становятся жертвами… Зато спасете другие поколения. Я… Я… Я до сих пор помню Красоткина, когда мы Илюшечку хоронили… Он тогда говорил, что, мол, я хочу пострадать и умереть за всех людей… Вот так… И ведь умер… Раз уж за не… не… неправое, нет – недолжное (Алеша не сразу нашел нужное слово) дело умер. Не побоялся умереть… Так ведь за правое дело – разве не найдутся другие, готовые собою пожертвовать и идти спасать Россию. Да – спасать от революции и от смерти… От революции во имя жизни, во имя Христа?..

Отец Паисий как-то долго и особенно сострадательно посмотрел на Алешу и проговорил:

– Вот преподобный наш батюшка Зосима и хотел сделать из тебя такого… Такого русского мальчика, который пойдет в мир и будет этот мир спасать…

Алеша опустил голову, как бы еще только собираясь с ответом, но быстро сказал Иван:

– Он думал, да и другие думали, что придут русские мальчики и спасут Россию, а они придут и погубят ее…

– Но монастыри, монастыри-то!.. – не унимался Дмитрий. – Я пойду по ним правду искать и к правде этой призывать.

– Пойди, пойди… Не надорвись только, если не услышишь отклика, – ответил отец Паисий. – Монастыри-то наши… Я ж ведь со многими игумнами в переписке, и все об одном… Умирает христианство везде – и в монастырях умирает… Преподобный Игнатий так и писал еще двадцать лет назад, что нет уже Христа и в монастырях… Одно лицемерство пагубное. Актерство христианское только и осталось, и торговля процветающая. Внешнее еще сохранилось, еще поддерживается как-то, а внутри труха одна… Только что и остается, что в самом себе веру хранить и искать средства, как держаться еще на льдине этой…

– Вот и я говорю: жизнь в сути своей ужасна. Ужасна в своей предопределенной обреченности, в которой ничего изменить нельзя, – жестко выдал Иван.

– Но как же ужасна?.. Вот – смотрите… Жизнь прекрасна!.. Солнышко это, снежок этот беленький… Нет, жизнь прекрасна!.. Если только жить-то уметь и красоту эту видеть, – взволнованно чуть не закричал Митя и даже приподнялся с саней, показывая рукой на красоту, расстилающуюся за ним.