— Ну где ты, Азылык? Давно я тебя не слышал! — усмехнулся царь Хатти. — Думаешь, победил меня?.. Ошибаешься! Я — непобедим!. А ты этого ещё не понял. Мне жаль тебя! Я приду в Ахет-Атон, разведу большой костёр на площади перед фараоном и поджарю тебя на костре. А потом отдам твоё тело собакам, которых неделю не буду перед этим кормить. Чтобы никто не смог воскресить тебя. Готовься, нагуливай жирок!

В мозгу ещё продолжался странный шип, но оракул и не собирался разговаривать с властителем. И это разъярило самодержца ещё больше. Он схватил кинжал и мощным ударом расколол длинный низкий стол, за которым проходили обеды. Неизвестно, чем бы всё закончилось, если б не послышались призывные трубы, созывающие всех на общий сбор.

Царь Хатти надел боевой шлем, красный шарф на шею, сел на коня и выехал к войску. Он поблагодарил воинов за смелость и отвагу при взятии Эмара и объявил, что они отправляются на Халеб.

— Мы должны взять этот город и встать твёрдой ногой здесь, в Сирии, чтобы никто не смел нам перечить, — заявил он. — Меня упрекают полководцы за то, что чересчур обильно мы поливаем нашей кровью эти пески. Я согласен с ними! Для меня каждая гибель простого воина — острый нож в сердце! А теперь сосчитайте, сколько ножей воткнуто в моё сердце и сколько крови я сам уже потерял! Но я держусь, стою и прошу вас быть столь же стойкими! Пусть сирийцы плачут над убитыми! Мы же не будем! Мы запомним их отвагу, их храбрость и приумножим эти качества в своём сердце! Вперёд! И пусть боги помогут нам!

— Хорошо, хоть поели, — стоя рядом с Халебом, еле слышно проговорил Гасили.

Киа нарядили в тонкие шелка, закрепили яркие браслеты из самоцветов на руках, повесили широкие золотые ожерелья на шею и привели к Эхнатону. Её блестящие большие чёрные глаза смотрели на фараона с молчаливым любопытством, а красивые пухлые губы таили тень надменности.

«Её черты грубы, а на лице — тень порока. Разве такой рождается царская дочь?» — с недоверием подумал фараон.

Ещё отец, просвещая его по части женских услад, говорил: «Рабыня плоха тем, что, осчастливленная встречей с властителем, источает из тела тот самый рабский привкус, который сродни конскому помёту. И никакие благовония, душистые мази, цветочные эфиры, какими обычно натирают её тело, не помогают. И вот один этот ничтожный запах отравляет всю радость, какую иногда рабыня в состоянии доставить. Большую подчас, нежели принцесса! Но последняя никогда не имеет этого привкуса, она всегда благоухает, как роза!»

«Ныне и проверим: обманул меня Мараду или нет? Принцессу привёз или рабыню?» — усмехнулся Эхнатон.