Ну вот, все записано. Чернила, пока я пишу, высыхают. Теперь поскорее захлопну дневник — не могу смотреть на эти слова.

Воскресенье, 6 июля

Сегодня утром преподобный Дроппит подозвал меня к себе после церковной службы.

— Мадемуазель Ташер, твоя бабушка просила меня поговорить с тобой.

Я увлеченно листала страницы своего служебника.[2] За окном ржали лошади, перекрикивались кучеры.

— Ты входишь в возраст, когда надо принимать важные решения, — шевеля кончиком мясистого носа, сказал отец Дроппит.

— Да, отец мой. — Под белой рясой темнели очертания его нижнего белья.

Преподобный помолчал.

— Советую тебе склониться пред волей Божией и принять жизнь служения.

Я почувствовала, что щеки у меня разгораются.

Отец Дроппит протянул мне носовой платок.

— Жизнь монахини смогла бы утолить голод твоего сердца.

За открытым высоким окном на погост мне была видна голова статуи Христа, глядящего в облака. О падре, мой сердечный голод с легкостью утолили бы праздники, шелковые туфельки и любовь привлекательного кавалера.

Преподобный Дроппит склонился ко мне.

— Когда-то и я был молод… — выдохнул он, и я уловила запах рома.

— Нет, отец мой, я же умру в монастыре!

«Прости меня, отче…» Я пятилась, пока не оказалась у двери, развернулась и выбежала вон из церкви.