Рейли интересовался здоровьем раненного Ленина и очень расстраивался реляциям большевистской прессы о том, что здоровье вождя идет на поправку, сокрушался, что не мог лично присутствовать на похоронах Френсиса Кроми. Вокруг церемонии крутилось слишком много тайных агентов ЧК, и его могли узнать.

Когда в газетах писали о Локкарте, он морщил губы и говорил: «Слабак, я его предупреждал».

Когда однажды Лидочка спросила:

— Кто такой этот Локарь?

Рейли махнул рукой и вдруг сказал:

— Мальчишка-неудачник, он думал, что сможет перевернуть мир, но просчитался. Когда-нибудь, если останется жив, он напишет книгу о своем провале, где будет немало всяких придумок. Свою вину он никогда не признает. Он еще будет гордиться своим провалом, хотя, если по совести, ему надо пустить себе пулю в лоб. Наверняка в этой книги будет и обо мне.

Рейли затянулся сигарой.

— И наверняка он будет выпячивать себя на передний план и напишет, что я был у него на побегушках. Уж лучше бы он застрелился.

— Даже так? — удивилась белошвейка. — Самоубийство — это большой грех.

— Кто тебе сказал?

— Батюшка в церкви.

— Ха, — рассмеялся Рейли, — бывают случаи, когда пуля — единственный способ сохранить лицо.

— Он должен обязательно стреляться? — испуганно спросила Лидочка.

— Теперь уже нет, он больше никому не интересен, этот Локкарт, самовлюбленный ушастый шотландец, баловень судьбы, которому так повезло со службой, и который так бездарно сорил козырями, что к концу игры у него на руках хороших карт не осталось, кроме одной червонной дамы.

— Вы так интересно рассказываете, Сидней Георгиевич, вы бы сами могли о себе написать книгу без всякого Локаря.

— Не время еще, Лидочка. Даст бог сил — напишу такую книгу. И поверь, там будет много такого, отчего сильные мира вздрогнут.

— Пугаете?

— Нет, просто размышляю.

— А скажите, Сидней Георгиевич, где вы по-русски так говорить научились?

— Зачем тебе?