— Нет, народ укрощен. Но я желал бы, чтобы он восстал: тогда бы я одним ударом освободился от бунтовщиков и недовольных!

Лукулл с обожанием взглянул на Суллу.

— Пусть продлят боги твою славную жизнь! — взволнованно вымолвил он. — Пока ты жив, порядок в Риме не нарушится.

— Что слышно нового?

— Шутники называют твою власть отрицательным царствованием. Города ропщут и не желают давать денежную помощь…

Сулла вспыхнул, глаза его засверкали.

— А, ропщут? Не желают? Увидим. Завтра будет объявлен эдикт об отнятии у них земель, портов, бань, водопроводов… Я заставлю их подчиниться!

Встал:

— Созвать немедленно сенат! Эй, Хризогон, выловить шутников и представить мне списки!

XVIII

XVIII

Цецилия Метелла заболела на пиршестве, устроенном Суллой для народа. Таких пиршеств давно не помнили: обилие яств, сорокалетние опимианские вина, различные развлечения, гладиаторские бои, состязания колесниц на ристалище и лучших гистрионов, среди которых блистал Росций, в театре — всё это удивляло народ. Рассказывали, что каждый день остававшиеся яства выбрасывались в Тибр, а на другой день готовились свежие.

Болезнь Цецилии, омрачившую празднество, считали, по обычаю, дурным предзнаменованием для главы республики, и когда Метелла, уходя домой, позвала с собой мужа, жрецы пригрозили ему гневом богов, указав на неблагоприятные ауспиции.

Суеверный диктатор нашел предзнаменования зловещими и, хотя любил Цецилию, не решился последовать за нею.

А жрецы нашептывали:

— Не лучше ли тебе развестись с нею? Может быть, эта жертва смягчит гнев богов…

Жена ждала его всю ночь и весь день. А он не приходил… Она посылала за ним рабов — ответ был один: «Занят». Наконец вошел Хризогон и вручил ей табличку.

— Наш господин повелел передать тебе разводную и просить, чтобы ты переехала в другой дом…

Она только вздохнула, и Хризогон, ожидавший слез и нареканий, пожалел ее.

— Прости, госпожа, — сказал он, — не нужно ли тебе чего-нибудь?