— Славься, пламя — душа очага!

— Славься, очаг — жертвенник Весты!

— Славьтесь, братья, воздвигшие Рим!

— Слава, слава! — зазвенел хор девушек, и торжественная песня наполняла окрестность радостными звуками.

«Все веселятся, нет только одной Тукции», — сжав кулаки, подумал Тициний и стал спускаться в долину. Сначала он шел медленно, потом шаг его увеличился, и он не заметил, что уже бежит, точно за ним гонятся разъяренные Фурии.

Марий сидел на пороге своей хижины и смотрел на огни, внимая шуму разгулявшейся деревни, когда перед ним вырос Тициний.

— Ты что? Почему вернулся?

— Тукция? — выговорил Тициний, задыхаясь.

— Не приходила, — спокойно сказал Марий, — она должно быть, в Цереатах…

— Ее там нет! — с яростью крикнул Тициний. — Она, подлая, связалась с господами… Она… она…

Больше он не мог говорить и, резко отвернувшись от старика, побежал к вилле Метеллов, дрожа от бешенства и отчаяния.

III

III

Вилла сверкала огнями, а в саду горели факелы.

Тициний остановился. Волнение несколько улеглось, но на сердце было тяжело и злоба не унималась.

Он перелез через изгородь. Огоньки факелов мигали в темноте, и он, минуя дом и пристройки, где находились злые собаки, проник, крадучись, как вор, в чащу кустов.

Шел тихо, на цыпочках, прислушиваясь к голосам.

Широкие полосы красного, часто мигавшего света плясали на расчищенных дорожках, и рабы стояли у факелов, укрепленных на высоких деревянных треножниках, держа в руках паклю и ковши со смолою.

Тициний не сомневался, что слышит смех Тукции, и сжимал кулаки с такой силой, что ногти вонзались в ладони.

Остановился у входа в беседку. Увитая плющом и диким виноградом, она казалась пещерой, где наслаждались любовными утехами боги. Слабый свет проникал внутрь. Тициний стоял не шевелясь, как окаменелый.