Вечер с Наташей. Немного сдержанности. Больше. Остров, оглушенный прибоями, над которым тихо стоит небо, забыв о времени.
Картины. Один Сезанн у Зальца. Ковры из Китая, суньский фарфор. Мир (баланс), который сохранился только в искусстве. Один Коро с серебристым небом больше, чем когда-то прежде: ностальгия, бегство, печаль, замок и надежда. Не бежать прочь, но и не плыть по течению, оставаться внимательным, смотреть, но не понимать. Вдвойне любить то, что противится. Если рушатся лавины, бессмысленно рушиться вмести с ними или пытаться их удержать. Оставаться крепким, чтобы потом помогать в раскопках, изуродованное, обгоревшее лицо жизни — что? Изображать? Помочь исцелить? Ничего, кроме как очищать от обломков и крови.
Луга. Идеи. Солдат, который снова хочет стать человеком.
Сила воображения. Купание в крови, которую не видишь. Шутки в газетах по поводу погибших — только потому, что они относятся к другим нациям, одно и то же по всему миру. Звезды кино, которые гордо показывают, как память, револьверы, отобранные у почитателей мертвых японцев. Сплетники-колумнисты с радостью пишут, что привлеченные кинозвезды обещали им доставить черепа японцев. Родители пяти утонувших на том же корабле детей — Салливан, который продает права Голливуду. Кинодивы, которые украшают бомбы лозунгами. Радиокомментаторы, начинающие со слов: «Русский медведь…»
Ночь без звука. Холодно и высоко.
Ясные дни. Пахнет весной. Редко покидал отель. Вечером почти всегда Наташа. Немного прогулок. Легкая головная боль. Костолом Арли. Маргот Опель вернулась из Майами и концлагеря. Фриц поседел. Еще там, в еврейском лагере. Пума в Нью-Йорке. Готова идти на фронт — фронтовые шоу. Звонила несколько раз. Нет желания с ней говорить. Все фальшиво. Премьера Верфеля «Якобовски и полковник». Иногда тошнотворное настроение. Успех. Луиза Райнер вернулась из Италии.
Жизнь в себе. Ожидать. Читать. Работать.
Русские на румынской границе. Союзники после усиленной бомбардировки все еще сражаются за Монте-Кассино. Днем и ночью авиационные налеты на Германию. Сомнительно, что откроют второй фронт в этом году. Сталин — единственный, кто признал режим Бадольо в Италии. Загадка, почему.
Девушки с обложек журналов, мальчики с обложек, одичание девочек-подростков, послевоенные планировщики, которые едва ли знают, является ли Мюнхен портовым городом, журналисты, которые хотят делать мировую историю, убийство Лонергана*, сделавшее юстицию фарсом, налоговые формуляры к 15.03, которые даже иной эксперт не в силах понять, алчность, болтовня, отголоски разрушения мира. Вынырнувшие из героизма, жертвенности, гибели — вечная коррупция, политиканство, эгоизм, нетерпимость, глупость, вечное, неистребимое.