Вероятно, никогда больше я не напишу тебе такого длинного, грустного и дружеского письма. Может быть, потому мне так хочется говорить с тобой сейчас, что сегодня годовщина одного нашего дня. О, не скажу, не напомню, какого и в каком году!.. А ты забываешь числа, они тонут бесследно в твоей душе. Может быть, потому, что я чувствую себя проснувшейся, наконец, после долгого, долгого сна… Может быть, сегодня вся печаль прошлого и настоящего больно давит грудь и мне хочется прижаться к кому-то, хотя знаю, что не надо… В эти дни и только теперь я прощаюсь с прошлым, прощаюсь с собой, прощаюсь с тобой, понимая все значенье слов «прощай навсегда». И мне хотелось написать тебе и по-другому, чем я писала, – нежно и горько протянуть к тебе в последний раз руки… Прости, если не удалось, если я не сумела! Но верь, Валерий, что нет у меня к тебе ни злобы, ни мстительных чувств. Правда, моя жизнь погибла возле тебя, но кто может спросить судьбу – «зачем?»… Так было нужно, верно! Не суди меня по словам этого письма, не думай, что я хочу от жизни чего-то низменного и мелкого. Я ужасно устала, я пережила столько, что этого хватило бы на много чьих-то существований. И если, наконец, мне суждено сломаться, если я не могу сопротивляться злым силам, – моя ли это вина? Когда мы ехали с тобой на автомобиле 9-го ноября, – разве знала я что-нибудь? разве знала я, куда и зачем я еду, разве я знала, что это в последний раз мы пьем с тобой коньяк на Брестском вокзале! Я тебя больше не увижу, Валерий. Все чувства, и все предчувствия, и все сны говорят мне это. А мы прожили вместе долгую, страшную и прекрасную жизнь. Ее можно оторвать от сердца только с великой болью.