Шкловский. Мое горе приходит ко мне и сидит за одним столом. Я разговариваю с ним. А доктор говорит, что у меня нормальное кровяное давление и моя галлюцинация – только литературное явление.
Шкловский.Эльза. Ты говоришь, что знаешь, как сделан «Дон Кихот», но любовного письма ты сделать не можешь. И ты все злеешь и злеешь.
Эльза.Шкловский. Уеду в Россию или в русскую тюрьму. Чекисты будут ко мне милосердны, они не европейцы, и не будут ругать меня, если я от ужаса смерти закричу, или буду стенать, как стенаю сейчас, раненый твоими умеющими прикасаться руками.
Шкловский.Эльза. А когда пишешь любовно, то захлебываешься в лирике и пускаешь пузыри.
Эльза.Шкловский. Я барахтаюсь, пытаясь спастись.
Шкловский.Эльза. В литературе я понимаю мало, хотя ты льстец и утверждаешь, что я понимаю не хуже тебя; в письмах же о любви я знаю толк.
Эльза.Шкловский. Люблю тебя немыслимо. Прямо ложись и умирай.
Шкловский.Эльза. Войдя в любое учреждение, я сразу знаю, что к чему и кто с кем.
Эльза.Шкловский. Аля, будь моей женой. Я люблю тебя так, что не могу жить, не могу уже писать тебе писем. Я вишу на подножке твоей жизни.
Шкловский.Эльза. Ты пишешь о себе, а когда обо мне, то упрекаешь.