Попов зажег спичку в шестой уже раз, почувствовав, что острый запах серы перебил леденящий морозный запах, который принес с собою этот длинный. Начал читать Турчанинова: «Я опубликую это письмо-разоблачение в том случае, коли вы, Попов, откажетесь выполнить...»

— Что вам на этот раз нужно? — спросил полковник, тяжело высчитывая резоны — стрелять или начать беседу.

«Ну убью, ну заберу письма, ну напал, ну террорист, — думал он, — а ведь снова, сволочь, принес копии. Ах, Турчанинов, ах, плачет по тебе кол, ждет тебя плаха... А если соглашусь? И так ведь вымазан, и так наполовину сдался им, и так могут заложить. Дурак, — возразил он себе. — Баба! Ты чего раскис? Ты кого боишься? Глазова? Вуича? Дурново?! Они свои, у них прощение вымолить можно, сами люди, все людское-то поймут! А эти?! Да я к Витте на коленях отсюда поползу, так мне ж люди Христа ради будут давать! Я лоб разобью, а прощение получу! Ну, пусть не в охране, пусть тюремным смотрителем, пусть в сыскную отправят — все равно ведь власть, все равно на любом месте — сила! А эти что дадут?!»

Повторил:

— Так что вам нужно — отвечайте.

Лежинский отвечать не торопился, он не отрывал глаз от лица Попова, стараясь предугадать реакцию противника. Когда молчание стало гнетущим, сказал:

— Сначала назовите мне фамилию вашего «Прыщика».

— Давайте листки, — прошептал Попов, поднимаясь, сыграв сломленность, — давайте как залог... Я их при вас сожгу... Но если о «Прыщике» станет хоть единой живой душе известно... Словом, вы понимаете, вы же с ним в приятелях ходите...

Полез за спичками — в седьмой раз уже, привычно полез, выхватил револьвер и яростно нажал на курок раз, два, три. Хотел стрелять в упавшего, недвижного уже человека, мычал что-то, глаза налились кровью, но тут услыхал быстрые шаги — по улице бежали; взбежал на один пролет и, как только показалось у двери лицо, выстрелил. Со звоном обвалилось стекло, тонко закричали — ранил мерзавца. Наверху страшно завыла жена, он ее все время пугал: «Вот пристрелят меня, тогда поплачешь».

«Сколько их там? — думал быстро. — Трое? Тогда погиб».

Хлопнула дверь на втором этаже, надворный советник Гаврилов тонко заверещал:

— Помогите!

— Наган, наган возьмите! — крикнул Попов. — Возьмите наган!

И в это время на улице раздались заливистые свистки городовых. Попов прыгнул через пять ступеней, вытащил из карманов убитого все бумаги, какие были, а потом уже опустился перед ним на колени и начал обыскивать тщательно. Руки тряслись, но чувствовал радостное, ликующее освобождение от ужаса последних дней. Ощущал себя прежним, был готов ко всему.