Принц выхватил меч и начал угрожающе им размахивать. Но не тут-то было. Обросшие чёрной, курчавой шерстью горцы заворчали, как потревоженные пещерные медведи, и направили свои топоры на своего командира. Теперь уже сыну царя пришлось отступать, проклиная всё на свете. В этот момент на хеттов обрушились египтяне, причём с запада, с холмов предгорий, где полчаса назад летали только дикие птицы да шныряли лисы и шакалы в поисках зайцев и перепёлок. Резервный финикийский корпус с ходу ударил в тыл мародёрам. Все, кто вовремя не побросал награбленное и не побежал из лагеря, были безжалостно вырезаны. Под бой барабанов и победные звуки труб египетские воины не только очистили свой лагерь от противника, но и кинулись в контратаку в просторное поле под стенами Кадеша, где сгрудились тысячи хеттских колесниц. Хетты никак не могли перестроиться и оторваться от так внезапно наступающего, появившегося словно из-под земли противника. Боевые повозки цеплялись колёсами и переворачивались, лошади запутывались в сбруе соседей и не могли ни развернуться, ни расцепиться.

На поле творилось что-то невообразимое. Хетты и египтяне в конце концов так перемешались, что о правильном боевом построении не могло быть и речи. Копейщики сражались впереди лучников и даже колесничих. В сумятице Бухафу остался только со своими друзьями, которые, несмотря ни на что, держались вместе. Весь же его отряд растворился в жутком человеческом месиве. Бывший грабитель могил вскоре был ранен. Громадный хетт разрубил ему шлем на голове, но был вовремя проткнут копьём Хеви. По голой бритой голове командира отряда лучников заструилась красной змейкой кровь. Но самое страшное случилось позже. Друзья всё-таки кое-как выбрались из общей свалки на свободное пространство и, озираясь, переводили дух. И тут какой-то коварный сириец на колеснице молнией пронёсся мимо египетских лучников, на ходу выдрал из уха Бухафу золотую серьгу с огромным рубином и умчался прочь. Каменотёс взвыл, как тысяча львов и гиен вместе взятых. Он попытался догнать грабителя, но того и след простыл. Тогда Бухафу в сердцах сломал в своих могучих руках лук и разразился такой руганью, что воплоти боги в жизнь только одну сотую его проклятий, ни одного сирийца, а заодно и финикийца не осталось бы живого на свете.

Рядом на вытоптанной траве сидел Хеви и хохотал во всю глотку. Пахар тоже хихикал, но более осторожно, отворачиваясь в сторону.

— Я тебе говорил, дурак ты самодовольный, — наконец проговорил художник, — что тебе голову оторвут вместе с этим камнем. Благодари Амона, что хоть твою пустую башку оставили на месте.