— Ну, коли перепугается очень, ты скажи, что можно помириться, пожертвовать маленький капитал.
— Где у него деньги-то? — спросил Тарантьев. — Он обещать-то обещает со страху хоть десять тысяч…
— Ты мне только мигни тогда, а я уж заемное письмецо заготовлю… на имя сестры: «занял я, дескать, Обломов, у такой-то вдовы десять тысяч, сроком и т. д.».
— Что ж толку-то, кум? Я не пойму: деньги достанутся сестре и ее детям. Где же магарыч?
— А сестра мне даст заемное письмо на таковую же сумму; я дам ей подписать.
— Если она не подпишет? упрется?
— Сестра-то!
И Иван Матвеевич залился тоненьким смехом.
— Подпишет, кум, подпишет, свой смертный приговор подпишет и не спросит что, только усмехнется, «Агафья Пшеницына» подмахнет в сторону, криво и не узнает никогда, что подписала. Видишь ли: мы с тобой будем в стороне: сестра будет иметь претензию на коллежского секретаря Обломова, а я на коллежской секретарше Пшеницыной. Пусть немец горячится — законное дело! — говорил он, подняв трепещущие руки вверх. — Выпьем, кум!
— Законное дело! — в восторге сказал Тарантьев. — Выпьем.
— А как удачно пройдет, можно годика через два повторить; законное дело!
— Законное дело! — одобрительно кивнув, провозгласил Тарантьев. — Повторим и мы!
— Повторим!
И они выпили.
— Вот как бы твой земляк-то не уперся да не написал предварительно к немцу, — опасливо заметил Мухояров, — тогда, брат, плохо! Дела никакого затеять нельзя; она вдова, не девица!
— Напишет! Как не напишет! Года через два напишет, — сказал Тарантьев. — А упираться станет — обругаю…
— Нет, нет, боже сохрани! Все испортишь, кум: скажет, что принудили… пожалуй, упомянет про побои, уголовное дело. Нет, это не годится! А вот что можно: предварительно закусить с ним и выпить; он смородиновку-то любит. Как в голове зашумит, ты и мигни мне: я и войду с письмецом-то. Он и не посмотрит сумму, подпишет, как тогда контракт, а после поди, как у маклера будет засвидетельствовано, допрашивайся! Совестно будет этакому барину сознаваться, что подписал в нетрезвом виде; законное дело!
— Законное дело! — повторил Тарантьев.
— Пусть тогда Обломовка достается наследникам.
— Пусть достается! Выпьем, кум.