– Ну, идем, – сказала она и поспешила к банкетному залу.

Для своих детей Бекс не жалела ничего. После церемонной утренней службы в синагоге гостям предлагалось окунуться в атмосферу тель-авивского ночного клуба. Вестибюль тонул в неоновом сиянии красных и голубых светодиодных лент. Посередине возвышалась колоссальных размеров барная стойка, на которой сверкала хрустальная пирамида из перевернутых бокалов для мартини.

– В этой сцене, – сказала Мэгги, – в ворота должна вломиться разъяренная беднота, и мы все получим по заслугам.

Две девицы на ходулях в переливающихся блестками костюмах проводили их ко входу в банкетный зал. Мэгги сразу заметила за столиком у бара (на котором стоял вытесанный изо льда бюст Эзры) знакомый силуэт: торчащие вверх напряженные и сутулые плечи, опущенная голова.

– Итан! – крикнула она и пояснила для Майки: – Это мой брат. Пойду поздороваюсь. А ты пока стой здесь.

Она подбежала к Итану и обняла его. Нос брата приобрел прежнюю форму, лишь во внутренних уголках его глаз до сих пор лежали едва заметные темные тени.

– Отлично выглядишь, – сказала она.

– Спасибо. – Он залпом прикончил свой напиток.

– Что это?

Итан покрутил в руках стакан:

– Содовая. Пытаюсь избавляться от вредных привычек.

Мэгги кивнула. Сверкающие девицы на ходулях прошествовали в зал и стали фотографироваться с гостями.

– Слушай, а утром тебя почему не было?

– Вообще-то, я почти передумал приходить… Понятия не имею, как разговаривать с этими людьми. Мне тридцать один. Я безработный и нищий.

– У половины присутствующих есть долги, – сказала Мэгги, – и покрупнее твоих. Они же как-то научились с этим жить.

– Не с этим, а вопреки.

– Жить, положив на это большой и толстый.

– Возможно, ты права.

Мэгги кивнула: