— Столь пустые слова были бы простительны глупой девке, — заметил он, — а не мудрой матери троих детей, столь сведущей в христианской доктрине.

— Я дочь своего отца, — ответила Ильва. — И я не помню, чтобы он воспитывал меня духовно и рассказывал всё то, чему его поучали вы и епископ Поппо.

Отец Вилибальд печально кивнул и осторожно коснулся рукой своей головы, что он привык делать, когда при нём упоминали имя короля Харальда.

— Нельзя отрицать того, что король Харальд был великим грешником, — промолвил он. — И однажды, вы все об этом знаете, я чуть было тоже не был причислен к лику святомучеников. Но в остальном он был похож на царя Давида, это сходство станет очевидным, если сравнить его с королём Свейном, и я не думаю, что он был бы рад услышать, как одна из его дочерей посмеивается над убийством священника.

— Все мы грешники, — сказал Орм. — Даже мне приходилось поднять руку на священника, когда мы ходили в походы в Кастилию и Лэон, брали приступом христианские города и сжигали их церкви. Священники отважно защищались копьями и мечами, а мой господин, Альманзор, всегда приказывал убивать их первыми. Но это было в те дни, когда я ничего не знал о Христе, и я надеюсь, что Господь не покарает меня за это.

— Мне повезло больше, чем я думал, — заметил Спъялли, — ибо я вижу, что попал к знаменитым людям.

Четвёртый нищий, бледный молодой человек с чёрной короткой щетиной, до этого времени сидел молча, мрачно глядя перед собой. Но сейчас он вздохнул и произнёс:

— Все люди грешники. Увы, это истина! Но никто из вас не носит такой тяжести в душе, как я. Я — Рэйнальд, недостойный служитель Божий, каноник доброго епископа Эккарда из Шлезвига. Но родом я из Зюльниха, что в Лотарингии, и являюсь бывшим магистром семинарии в Аахене. На север я приехал потому, что я великий грешник и самый несчастливый из людей.

— Нужно здорово поискать, чтобы найти столь ценных попрошаек, как вы, — промолвил Орм, — ибо каждому из вас есть что рассказать. Если твоя история хороша, позволь нам её послушать.

— Всегда хорошо послушать истории о грехе, — заметила Ильва.

— Только если разум слушающего благочестив и они приносят пользу его душе, — сказал брат Вилибальд.

— Боюсь, из моей истории можно извлечь очень много пользы, — скорбно промолвил магистр, — ибо вот уже двенадцать лет, как я являюсь несчастнейшим из людей. Быть может, вам известно, что в пещере между Зюльнихом и Хеймбахеном живёт премудрая женщина по имени Радла, которая предвидит будущее. Меня к ней водила моя мать, которая хотела узнать, буду ли я счастлив, если приму сан священника, ибо у меня возникло великое желание сделаться служителем Христовым. Премудрая женщина взяла мою руку и долгое время сидела с закрытыми глазами, качаясь и постанывая, так что я чуть не умер от ужаса. Наконец она промолвила, что я буду хорошим священником и многое из того, что я задумал, удастся. «Но с тобой случится несчастье, — сказала она. — Ты совершишь три греха, и второй грех будет хуже, чем первый, а третий грех будет тяжелее всех. Такова твоя участь, и тебе её не избежать». Вот её слова, и к ним она ничего не добавила. Когда я и моя мать шли домой из пещеры, мы горько рыдали, ибо мы оба хотели, чтобы я был святым человеком, свободным от греха. Мы пришли к нашему старому священнику, дабы спросить его совета, и он ответил, что человек, совершив всего три греха за всю свою жизнь, должен считать, что он счастлив, но его слова меня мало успокоили. Итак, я поступил в семинарию в Аахене, и не было там ни одного студента, который выказывал такое рвение к учёбе, как я, и так усердно бы избегал прегрешений. В латыни и в литургике я был лучшим в семинарии. Когда мне исполнился двадцать один год, я знал наизусть Евангелие и все псалмы, а также Послания к Фессалоникийцам и Послание к Галатам, которые были сложны для большинства учеников, за что меня высоко ценил настоятель собора и декан семинарии Румольд и сделал своим дьяконом. У старого настоятеля Румольда была глотка как у быка и большие сверкающие глаза. Прихожане трепетали, когда он обращался к ним с проповедью, но больше всего на свете, кроме Святой Церкви, он любил две вещи: пряное вино и обширные познания. Он был сведущ в науках столь сложных и запутанных, что люди даже не понимали значения их названий, таких как астрология, хиромантия, алгоризм; говорил, что он может беседовать с императрицей Теофанией на её родном языке Византии. Ибо в молодые годы он побывал на Востоке вместе с учёным епископом Лютпрандом из Крэмоны и рассказывал нам удивительные истории о тамошних странах. Всю свою жизнь он собирал книги, и их у него уже набралось семьдесят. Часто вечером, когда я приносил ему в келью горячее вино, он обучал меня различным наукам или заставлял читать вслух труды двух древних поэтов, которые были в его библиотеке. Одного из них звали Стациус, он витиеватыми словами воспевал прежние войны, которые происходили между Византией и городом, который назывался Фэбес. Другого звали Эрмольдус Нигеллус, и его было понимать легче. Он рассказывал об императоре Людвиге, сыне императора Карла Великого, и о том, как он воевал с язычниками в Испании. Когда я делал ошибки при чтении Стациуса, старый декан ругал меня, бил своим посохом и говорил, что я должен читать его с любовью и благоговением, ибо он был первым поэтом в Риме, который сделался христианином. Мне хотелось сделать приятное настоятелю и избежать его посоха, поэтому я делал всё, дабы ублажить его, но как я ни пытался, я не смог полюбить стихи этого поэта. Был ещё третий поэт, книгой которого обладал декан, и она была переплетена лучше других. Я часто видел, как он сидит над ней и бормочет что-то. В такие вечера он был особенно благодушен и посылал меня принести побольше вина, но никогда не позволял читать ему вслух эту книгу. Меня снедало любопытство, что же содержится в этой книге, и однажды вечером, когда он навещал епископа, я вошёл в его келью и принялся искать эту книгу. Наконец я её нашёл, она была в маленьком ларце, который стоял под его креслом. Книга называлась «Правила для магистра», и в ней содержались советы святого Бенедикта, как жить праведной жизнью, за ними следовало рассуждение о целомудрии, написанное человеком из Англии по имени Альдхельм. Затем следовали длинные стихи, начертанные особенно красиво и тщательно. Они назывались Ars Amandi, что означает «Искусство любви», и были сложены поэтом Древнего Рима, которого звали Овидий и который, несомненно, не был христианином.