— Да, смешно! — наполняя бокал, сказал он. — Но за этими анекдотами о наших героях-полководцах есть и серьезные основания, и проступки. Я, например, недавно узнал, что Жуков на фронте давно живет с одной красавицей-доктором. И это имея законную семью, жену и детей.
И, показывая свою озабоченность, обратился к «святому Иосифу» с вопросом:
— Что делать будем, товарищ Сталин?
Джугашвили все еще, похоже, не отошел от анекдотов и поэтому ответил в том же духе:
— Что делать? Что делать? Завидовать будем, товарищ Берия!
* * *
Иосиф включил проигрыватель. Поставил бравурную музыку. «Марш танкистов». Все принялись нестройно, но бодро подпевать:
Под эту мелодию выпили еще раз за удачное завершение операции «Багратион», в результате которой окончательно «переломили хребет» вермахту и полностью освободили Белоруссию.
Пришло время серьезных разговоров. И Лаврентий Павлович оказался тут как тут, рядом с Иосифом Виссарионовичем. Он всегда старался показать, что постоянно помнит о делах. А сейчас тем более. Потому что дело, с которым он обращался, было делом чрезвычайной важности, но и требовало тонкого подхода. Тут важно было никого не обидеть. Это с одной стороны. С другой — Берия давно наблюдал за этой работой и давно хотел ее возглавить. Речь шла об урановой бомбе.
Зашел он аккуратно и издалека. Сначала вспомнил 1941 год, то чувство ужаса, беспомощности и бессилия, которое владело всеми ими, когда германская авиация безнаказанно бомбила города, эшелоны, войска, а люди яростно искали тех, кто был виновен в этом чудовищном унижении, в этой беспомощности перед лицом врага. А потом, завершив свою преамбулу, перешел к сути:
— Мы не можем еще раз допустить такое. Народ не простит. Но ситуация может повториться, если мы не создадим свою урановую бомбу вовремя… А похоже, что работа над нею идет ни шатко ни валко. А проще говоря, никак не идет! Ко мне обратился академик Курчатов, которому, как вы знаете, поручено это дело. С письмом. Но я, прежде чем заводить разговор, поручил своему помощнику генералу Василию Махневу разобраться, как там идут дела. Он подготовил 17 ноября записку на мое имя о работе лаборатории номер два. Я позволил себе из нее сделать выписки. И изложил свое мнение. Вот оно.
Коба взял листок. Быстро пробежал своими рысьими глазами по тексту. И хотя ни один мускул не дрогнул на его лице, судя по тому, как резко обозначились оспины на зарозовевших щеках, взволновался. Берия дословно знал, что там написано: