Все присутствовавшие в зале поднялись, как один человек, и разразились громкими, восторженными кликами одобрения и радости. По знаку Мирабо, представители третьего сословия, так же восторженно изъявлявшие свою радость, не преклонили на этот раз коленей, как это бывало прежде на каждом собрании, но остались стоять. Только один из депутатов, красивый молодой человек с гордым, энергичным лицом, преклонил колено при виде королевы; но сильная рука соседа быстро подняла его.

— Господин депутат, — сказал этот сосед, — представители народа должны стоять пред монархией, не склоняясь!

— Вы правы, граф Мирабо, — ответил Тулан, — да я и не пред монархией преклонил колени, а пред прекрасной женщиной.

Мирабо не ответил и снова устремил свои пламенные взоры на короля.

В этот торжественный день король явился в порфире; на его голове была шляпа с перьями, а на ленте, прикреплявшей перья, горели лучшие коронные бриллианты.

Оказанный ему прием, по-видимому, тронул Людовика, и на его губах появилась улыбка, но, когда снова наступила тишина и он увидел пред собою серьезные, строгие лица депутатов третьего сословия, он смутился и даже содрогнулся. Королева напротив огляделась спокойно и величественно. Ее прекрасные глаза медленным, испытующим взглядом обошли весь зал и остановились на один краткий миг на лице Тулана. Казалось, она вспомнила черты человека, принесшего ей два года назад тяжелое известие об оправдании кардинала де Роган, и горькая улыбка скользнула по ее губам: этот человек сидел теперь среди ее врагов, глядевших на нее враждебными глазами; так-то сдержал он свою клятву! Но Мария Антуанетта уже ничему более не удивлялась: в последние годы ее покинуло столько друзей, столько людей, обязанных ей всем, что нечего было удивляться, если на сторону ее врагов перешел человек, клявшийся ей в верности, быть может, только под влиянием чисто юношеского восторженного порыва. Королева грустно потупилась: она и в этот торжественный миг встретила изменника.

«Наступит день, когда она узнает, что я — ее верный слуга, — подумал Тулан, понявший выражение ее лица, — и этот день вознаградит меня за удар кинжалом, который нанес мне сейчас ее взгляд. Держись, Тулан! Битва началась, ты должен победить или умереть!»

Королева так и не подняла больше своего взора. Она производила трогательное впечатление в своем простом наряде, с красивым, бледным лицом, которому тщетно старалась придать непроницаемо-спокойное выражение.

Людовик встал и обнажил голову. Королева также поднялась со своего кресла, чтобы выслушать речь короля.