– Так мы-то сами смогли уйти в последний миг из Хорсуня только благодаря этой самой продажности, – добавил Молчун. – Пришёл вечером один из сборщиков пошлины и за хорошую плату сообщил Стародыму, «христианину» нашему, что велено тайной страже нас задержать и не выпускать коч, пока не вернутся Скоморох с Ерофеичем. Мы сразу и ушли потихоньку в ночь, благо луна светила.

– Вот это и есть самый ценный подарок, что вы сделали всем нам, братья изведыватели, – проговорил радостно князь, ещё раз оглядывая абордажный крюк и надпись на нём с названием корабля. – А сказывали, что удивить нечем! Дякую, добре сработали! – И он хлопнул по плечу сидящих рядом Скомороха и Ерофея.

Обсудив главное, изведыватели, радостные, что вернулись домой, начали вспоминать и весёлые мгновения своего «торгового» похода.

– Помнишь, Ерофеич, как осанистый Стародым за тобой по кочмару через тюки скакал! – воскликнул Скоморох.

– А как знатно ты татям показывал, будто плавать не умеешь, даже лодейщик, что на вёслах сидел, и тот поверил! – заразительно расхохотался Ерофей.

– А потом наш лодейщик умолял, чтобы купцу Стемиру, главе каравана, мы про татей и его рыбалку не сказывали, – вспомнил, смеясь, Молчун.

Среди общего веселья князь почувствовал пристальный взгляд Грозы.

– Спрашивай, – кивнул он сурожцу.

– Знать хочу, княже, пойдёшь ли ты дружиной своей в Таврику? Вопрошаю, потому что, считай, уже третью сотню лет мы ждём подмоги, самим с греками, хазарами и прочими ворогами не справиться. А тут ещё византийские лисы народ наш огречивать стали, рекут, что христиан они от хазар защитят, а иным, коих они язычниками нарекают, путь один – на торжища невольничьи.

– Его суженую и брата много лет тому хазары в полон взяли и за море продали, – тихо шепнул Ольгу Ерофей, сидевший по правую руку от князя.

– Что до сих пор не пришли на помощь братьям таврорусам, то не наша вина, сама Северная Словения от врагов многих защищаться была вынуждена. От нурман и саксов, франков и тех же хазар.

– То мне теперь ведомо, твои вои порассказали, – кивнул Гроза, – про приход Рарога, про сожжённую Ладогу, про усмирение нурман и усобицы.

– И то верно, – подтвердил Мишата, – коли бы не железная дружина князя Рарога да не крутой его нрав, при котором слово с делом никогда не расходилось, нынче и нас так же хазары с жидовинами в полон продавали бы.

– А чтоб единение наших земель приблизить, хазар да византийцев укоротить, надобно, брат Гроза, трудиться, себя не жалея, во благо дела общего. Готов ли ты, сможешь?

– Готов, княже, я жалость к себе давно забыл. Одного хочу, чтоб Таврика опять русской и вольной стала.