— Хватит, — сказал Борис читавшему письмо дьяку.

В тот же день царь повелел привезти во дворец мать покойного царевича Дмитрия, — царицу Марфу.

Её привезли к ночи. В Борисовых палатах бывшую царицу ждали патриарх Иов, царь Борис, царица Мария.

Царица Марфа, одетая во всё чёрное, ступила через порог. Патриарх шатко пошёл ей навстречу, протянул руку для целования. Рука Иова дрожала.

— Скажи, — молвил патриарх, — видела ли ты, как захоронен был царевич Дмитрий?

Царь Борис и царица Мария ждали ответа. Бывшая царица так долго молчала, что Мария, качнувшись, оперлась рукой на стоявший позади неё столец со свечами. Царица Марфа глянула на неё из-под чёрного платка и сказала:

— Люди, которых уже нет на свете, — она передохнула, — говорили о спасении сына и отвозе его за рубеж.

Царь Борис не двинулся с места. Иов, прижав руку к кресту на груди, сказал:

— Вот крест, так скажи перед ним не то, что говорено тебе было, но то — единое, — что видела сама.

Марфа склонила голову. И тут царица Мария, схватив подсвечник с горящими свечами, подступила к Марфе, крикнула:

— Я выжгу тебе глаза, коль они и так слепы! Говори, видела ли ты могилу и гроб с царевичем, видела ли, как зарыли его?

Марфа вскинула голову. Царица Мария твёрдой рукой приблизила подсвечник к её лицу. Пламя свечей билось и рвалось на стороны. И тут Борис выступил вперёд и заслонил бывшую царицу.

— Всё, — сказал, — всё!

В Польшу были отписаны письма панам радным, королю Сигизмунду, польскому духовенству о том, что объявившийся в их стороне царевич не кто иной, как самозванец, вор и расстрига, бывший монах Чудова монастыря Гришка Отрепьев. Письма требовали, чтобы король велел казнить Отрепьева и его советчиков.

Польская сторона с ответами не спешила.

Из Москвы в Варшаву и в Краков были посланы люди, но и это не остановило приготовлений в Самборе.

Борис понимал, что скапливающееся у южных границ державных войско не орда крымская, не отряды польского или шведского короля, но сила вовсе иная. Против крымского хана, польского и шведского королей он, государь российский, мог выставить достаточно войска, но как противостоять этой беде — не знал. Шёл на Россию не Гришка Отрепьев — вор и расстрига, — но те, что были против российской нови. Минутами в эти дни в голове Борисовой была такая буря, что думалось царю: «Сойду с ума!» Всё было зыбко, всё неверно. Но пока жив человек — есть и надежда.

6

6