17

17

На дворе стоял волчий месяц — декабрь. Капли дождя иголками падали в воду. Гёзы крейсировали в Зейдер-Зе. Труба адмирала созвала на флагманское судно капитанов шхун и флиботов; вместе с ними явился и Уленшпигель.

— Вот что, — обратившись прежде всего к Уленшпигелю, заговорил адмирал, — принц за верную твою службу и во внимание к твоим большим заслугам назначает тебя капитаном корабля «Бриль». На, держи грамоту.

— Благодарю вас, господин адмирал, — молвил Уленшпигель. — Хоть я человек скромный, а все же я возглавлю корабль и надеюсь, что, возглавив его, я сумею с Божьей помощью обезглавить Испанию и отделить от нее Фландрию и Голландию — я разумею Зёйд и Ноорд Неерланде.

— Отлично, — сказал адмирал. — А теперь, — заговорил он, обращаясь уже ко всем, — я должен вам сообщить, что амстердамские католики^[27] намерены осадить Энкхёйзен. Они еще не вышли из Эйского канала. Будем же крейсировать у выхода и не пропустим их. По каждому кораблю тиранов, который посмеет показать в Зейдер-Зе свой корпус, — огонь!

— Мы его разнесем в щепы! Да здравствует гёз! — вскричали все.

Вернувшись на свой корабль, Уленшпигель созвал на палубу моряков и солдат и передал приказ адмирала.

— У нас есть крылья — это паруса, — объявили они, — у нас есть коньки — это кили наших кораблей, у нас есть гигантские руки — это абордажные крючья. Да здравствует гёз!

Флот вышел и начал крейсировать в одной миле от Амстердама — таким образом, без дозволения гёзов никто не мог ни проникнуть в город, ни выйти оттуда.

На пятый день дождь перестал, небо расчистилось, но ветер усилился. Амстердам словно вымер.

Вдруг Уленшпигель увидел, что на палубу взбегает корабельный truxman — парень, научившийся бойко болтать по-французски и по-фламандски, но еще лучше изучивший науку чревоугодия, а за ним гонится Ламме и изо всех сил колотит его деревянной ложкой.

— Ах ты мерзавец! — кричал Ламме. — Прежде времени присоседился к жаркому и думаешь, тебе это с рук сойдет? Лезь на мачту и погляди, нет ли какого шевеления на амстердамских судах. Так-то дело будет лучше.

— А что ты мне за это дашь? — спросил truxman.

— Сначала сделай дело, а потом уже проси вознаграждения, — сказал Ламме. — А не полезешь, я прикажу тебя высечь, разбойничья твоя рожа. И не поможет тебе твое знание французского языка.

— Чудесный язык — язык любви и войны! — заметил truxman и стал взбираться на мачту.

— Ну, лоботряс, что там? — спросил Ламме.