— Может быть, странствуя в одиночестве, подобно желтолицему обитателю Востока, тебе удалось бы пройти больше?

— Может быть. Но слишком много случайностей на пути, и каждая грозит гибелью. И времени потребуется слишком много. Медлен путь пешком. Нет, я был прав, идя дорогой силы. Неверны исчисленные величайшими учеными Эллады размеры ойкумены. Она гораздо больше, но это их ошибка, не моя!

— И ты вновь пойдешь в безвестные дали?

— Я устал не от пути, а от забот огромного государства. Они обрушились на меня, как река в половодье.

— Разве нельзя разделить заботы, возложив их на верных соратников? — спросила Таис.

— Мне казалось сначала, что я окружен достойнейшими, что мы вместе составляем острие копья, способного сокрушить все на свете. Впервые спартанская стойкость распространилась на десятки тысяч моих воинов. Заслуга моего отца Филиппа! Это он сумел подобрать и воспитать войско такого мужества и выносливости, чтобы оно качеством отдельных воинов приблизилось бы к лакедемонскому. С этими отборными тридцатью пятью тысячами я отразил и сломил силу, по численности во много раз большую, но худшую по качеству людей. Все шло хорошо, пока едина была цель, грозен враг и не нагромоздилось бремя и богатство военной добычи. Сплоченность изнашивается, как физическая сила. Чистота сердца и бескорыстие, как железо ржавчиной, разъедается окружающей лестью, толпой торговцев, продажных женщин, жрецов и философов, родственников и мнимых друзей.

Тех людей, тверже орлиного когтя, которые не износились за десять лет войны и владычества в покоренных странах, осталось мало, горсточка на всю великую империю. И их я теряю одного за другим, как несравненного героя Гефестиона, доблестнейшего Кратера, уехавшего на родину со старыми воинами. С другими я стал враждовать, иногда справедливо — они не понимали меня, иногда несправедливо — я не понял их. Но самое страшное — чем дальше, тем сильнее расходились наши цели. Я не смог больше думать о гомонойе среди народов, когда ее не нашлось среди ближайших друзей и соратников. Главный яд в сердцах всех людей — идиотская спесь рода, племени, национальностей и веры. С этим я бессилен справиться. Таков конец азиатских завоеваний — я, владыка полумира, опускаю руки, чувствуя себя путешественником у начала дорог. Ты права, я был бы счастливее, бредя одиноким свободным странником в нищенской одежде, положась на милость богов и любого вооруженного встречного!

Таис привлекла львиную голову македонца на свое плечо, слыша взволнованное дыхание, отдававшееся скрипом в пробитой стрелой груди. По мощным рукам, некогда божественно спокойным, пробегала нервная дрожь.