Я открываю глаза и вижу, что он бесконечен; сад простирается за горизонт. Небо идеального синего цвета, а облака плотные и кремовые, как будто кондитер изготовил их вручную. Ласковое солнце заливает все вокруг мягким белым светом.

Я знаю, что это не обычный сад. Я также знаю, что мне предназначено быть здесь.

Я встаю и прикрываю глаза рукой, чтобы защитить их от света. Порезы на руках исчезли, как будто и не было.

Я слегка наклоняюсь и приподнимаю подол своего кимоно, белого, как алебастр, и сшитого из тончайшего шелка. Оно украшено крошечным мелким жемчугом и расшито кику но хана, хризантемами. Поднимаю край до талии и провожу пальцами по мягкой плоти внутренней части бедра. Мой шрам тоже исчез. Я поправляю юбку и начинаю идти, не знаю куда, но вперед.

Я иду под деревьями с низко свисающими ветвями, тяжелыми от спелых гранатов и яблок, бананов и лаймов, слив, абрикосов, вишен и фруктов, названий которых я не знаю. По высокой траве разбросаны гроздья красных цветов, похожих на упавшие фейерверки. Я наклоняюсь, чтобы поднять розовую розу.

На стебле нет шипов.

Затем доносится мягкий, прекрасный звук. Я даже не колеблюсь, прежде чем последовать за ним. Это похоже на песню сирены. Я никогда не могла устоять перед ней, да и не хотела бы сопротивляться. Я не спрашиваю себя, куда я иду или почему нахожусь в этом месте, явно не предназначенном для глаз смертных. Может быть, я мертва.

Я прижимаю руки к животу и продолжаю идти. Если я мертва, то и пусть. Это место… рай. И здесь ничего не болит. Всю свою жизнь я носила в себе тупую боль, такую постоянную, что я едва ее замечала. А теперь замечаю, потому что она исчезла.

Слышится ровное журчание ручья где-то поблизости, на фоне песни. А та, кстати, звучит теперь очень знакомо.

Я невольно иду быстрее, пытаюсь поймать мотив. Земля теплая под моими босыми ногами. Где же я слышала эту песню?

Звук становится громче и насыщеннее, омывая меня и очищая от всей боли, которую я когда-либо испытывала. Теперь я бегу. Бегу через рощу деревьев, ветви которых изгибаются, образуя нимб над моей головой. Я бегу мимо чистого пруда, где плещутся утята. Бегу, пока не оказываюсь на лугу с темно-фиолетовыми лютиками, доходящими мне до пояса, и улыбчивыми красными маками.

Сердце колотится в груди, глаза лихорадочно блуждают в поисках источника музыки. Немного впереди меня – дерево. Я вытягиваю шею, чтобы лучше видеть, и понимаю: дерево персиковое.

Тогда я узнаю.

Это «Аве Мария» Шуберта. Моя первая и единственная колыбельная.

На этот раз я не бегу. Я иду, как ребенок, который только учится ковылять. Я не осмеливаюсь идти быстрее. Я не смею дышать. Боюсь сделать что-нибудь такое, что могло бы нарушить окружающую гармонию, на каком бы плане существования я ни находилась. Я раздвигаю высокую траву и подхожу к подножию дерева.