Моя свекровь мертва.

2

2

ЛЮСИ

ДЕСЯТЬЮ ГОДАМИ РАНЕЕ…

Кто-то однажды сказал мне, что в жизни каждого есть две семьи: та, в которой ты родился, и та, которую себе выбрал. Но это же не совсем так, верно? Да, возможно, тебе дано выбрать себе партнера, но детей-то себе не выбираешь. Не выбираешь себе деверей или золовок, не выбираешь незамужнюю тетку своего партнера, у которой проблема с алкоголем, или кузена с бесконечной чередой подружек, которые не говорят по-английски. И, что еще важнее, не выбираешь себе свекровь. Тут все определяют мерзко хихикающие вершительницы судеб.

– Эй? – окликает Олли. – Есть кто дома?

Я на пороге зияющего фойе дома Гудвинов и щурюсь на мрамор, простирающийся во всех направлениях. Винтовая лестница под великолепной хрустальной люстрой ведет с первого на второй этаж. У меня такое чувство, будто я попала на разворот журнала Hello!, из тех, где печатают нелепые фотографии знаменитостей, развалившихся на вычурной мебели или на поросших травой холмах в сапогах для верховой езды и с золотистыми ретриверами у ног. Я всегда думала, что именно так выглядит изнутри Букингемский дворец, ну или не Букингемский, то какой-нибудь поменьше, Сент-Джеймсский или Виндзорский. Я пытаюсь поймать взгляд Олли, чтобы… что? Одернуть его? Развеселить? Честно говоря, я не уверена, но в любом случае момент упущен, потому что он уже ринулся в дом, объявляя о нашем прибытии. Сказать, что я к этому не готова, – преуменьшение века. Когда Олли предложил мне прийти к его родителям на ужин, я представляла себе лазанью и салат в симпатичном бунгало из светлого кирпича – в таком доме я сама выросла. Я представляла себе обожающую мать, прижимающую к груди альбом с выцветшими детскими фотографиями, и бесцеремонно гордого, но неловкого в общении отца, сжимающего банку пива и осторожно улыбающегося. Вместо этого кругом сверкают и сияют картины и скульптуры, а родителей, неловких в общении или наоборот, нигде не видно.

– Олли!

Я хватаю Олли за локоть и собираюсь что-то яростно прошептать, но тут в большом арочном дверном проеме в задней части вестибюля возникает краснолицый толстяк с бокалом красного вина в руке.

– Папа! – кричит Олли. – Вот ты где!

– Ну и ну. Только посмотрите, кого кот притащил.

Том Гудвин – полная противоположность своему высокому темноволосому сыну. Невысокий, тучный и нескладный, в красной клетчатой рубашке, заправленной в брюки, подпоясанные ниже внушительного живота. Он обнимает сына, а Олли хлопает своего старика по спине.

– Ты, должно быть, Люси, – говорит Том, отпустив Олли. Он берет мою руку и сердечно ее пожимает, потом издает негромкий свист. – Ну надо же! Молодец, сынок.