— Ведь это ты упросил меня вынудить ее выступить по радио!

— Да, я. Знаешь, Лилиан, в тот раз мы оба проиграли. И на сей раз мы оба опять проиграем.

— Да, — сказала она, и глаза ее потемнели от презрения, — мы оба.

Презрение такого рода ему нравилось. Он испытывал странное, необъяснимое, ранее никогда не испытанное удовольствие, сознавая, что эта женщина видит его насквозь и, тем не менее, не рвет с ним связи, цепляется за него, сидит на месте, откинувшись в кресле, словно признавая свое рабство.

— Ты удивительный человек, Джим, — сказала она тоном, которым проклинают. Между тем это было признание заслуг и сказано было как таковое, так что его удовольствие проистекало из осознания, что они оба из того мира, где проклятие ценится.

— А знаешь, — вдруг сказал он, — ты не права насчет подручных мясника вроде Гонсалеса. Они полезны. Тебе когда-нибудь нравился Франциско Д'Анкония?

— Я его терпеть не могу.

— Так вот, тебе надо знать, зачем сеньор Гонсалес пригласил нас сегодня вечером на коктейль. Чтобы отметить решение в месячный срок национализировать «Д'Анкония коппер».

Она с минуту не спускала с него глаз, сложив уголки губ в неторопливую улыбку.

— А ведь он вроде бы был твоим другом?

Она сказала это тоном, которого он ранее никогда не удостаивался, разве что добивался обманным путем. Теперь он впервые услышал его как осознанное признание реальной заслуги — им восхищались за то, что он сделал.

Внезапно его озарило — вот к чему он стремился все это время; он уже отчаялся, что так и останется без вознаграждения; вот какого признания ему не хватало.

— Давай выпьем, Лилиан, — сказал он.

Разливая ликер, он поглядывал на нее через комнату. Она лежала, расслабленно вытянувшись в кресле.

— Пусть он получит свой развод, — сказал он. — Последнее слово не за ним. Его скажут они, подручные мясника. Сеньор Гонсалес и Каффи Мейгс.

Она не ответила. Когда он подошел, она взяла свою рюмку равнодушным, автоматическим движением. Она выпила ликер, но не светски, а так, как пьет в одиночку пьяница в баре — ради самой выпивки.

Таггарт сел на валик дивана слишком близко к Лилиан и, прикладываясь к рюмке, наблюдал за ее лицом. Через минуту он спросил:

— Что он обо мне думает?

Казалось, вопрос не удивил ее.

— Он думает, что ты дурак, — ответила она. — Он считает, что жизнь слишком коротка, чтобы замечать твое существование.