— Но я тебя не понимаю! Не понимаю! Ведь я попросила тебя прийти именно затем, чтобы попросить у тебя прощения. Ты не хочешь ответить мне?

— Хорошо. Что это значит — мое прощение?

— Что?

— Я сказал: что это значит?

Она удивленно развела руками, показывая, что ответ очевиден:

— Господи, это… это даст нам возможность лучше себя чувствовать.

— А это изменит прошлое?

— Мы будем чувствовать себя лучше, зная, что ты простил нас.

— Ты хочешь, чтобы я сделал вид, будто прошлого не существует?

— О Господи, Генри, неужели ты не понимаешь? Нам надо всего лишь знать, что мы… мы не совсем безразличны тебе.

— Совсем безразличны. Ты хочешь, чтобы я притворялся?

— Я умоляю тебя — прояви к нам хоть какие-то чувства]

— На каком основании?

— Основании?

— В обмен на что?

— Генри, Генри, мы же не торгуемся, речь идет не о тоннах стали или банковском счете, ведь мы говорим о чувствах, а ты ведешь себя как делец!

— Но я и есть делец.

В ее глазах проступил ужас — не ужас беспомощности, когда стараются, но не могут понять, а ужас, что тебя толкают к самому краю, где не понимать уже будет невозможно.

— Послушай, Генри, — поспешно вступил в разговор Филипп, — мама не может понять, что происходит. Мы не знаем, как с тобой говорить. Мы не умеем говорить на твоем языке.

— А я не говорю на вашем.