— Не понимаю, что вы хотите сказать, — оскорбленным тоном произнес Мауч. — Мы же сказали, что нам не нужны ваши заводы.

— Хорошо, скажу точнее. Вы хотите и сожрать, и сохранить меня одновременно. Как вы думаете это проделать?

— Не понимаю, как вы можете так говорить после того, как получили от нас все заверения, что мы считаем вас человеком, бесценным для страны, для сталелитейной промышленности, для…

— Я верю вам. Но это-то и создает еще большие трудности. Вы говорите, я бесценен для страны? Да что там, вы считаете меня бесценным даже для вашей собственной шкуры. Вот вы сидите здесь и дрожите, потому что знаете — я последний, кто может спасти ваши жизни, и знаете, что времени почти не осталось. И все же вы предлагаете план, который уничтожит, разорит меня, план, который требует, с идиотской прямотой, без уверток, кривляний, обмана, чтобы я работал себе в убыток, что бы я работал, а каждая тонна металла, которую я произведу, обходилась мне дороже, чем я за нее плачу, чтобы я скормил вам все, что имею, и мы будем вместе умирать с голоду. Такое отсутствие логики — это уже слишком для любого человека, даже для бандита. Ради самих себя — Бог с ней, со страной, и со мной — вы должны на что-то рассчитывать. На что?

Он видел на их лицах выражение «авось пронесет», особое выражение, которое казалось одновременно таинственным и обиженным, как будто — совершенно невероятно! — именно он скрывал от них какой-то секрет.

— Не понимаю, почему надо обязательно так пессимистично оценивать ситуацию, — мрачно изрек Мауч.

— Пессимистично? Вы что, действительно считаете меня способным продолжить дело при вашем плане?

— Но это только временно!

— Временных самоубийств не бывает.

— Но это только на время чрезвычайного положения! Только до тех пор, как все придет в порядок!

— И каким же образом все придет в порядок?

Ответа не последовало.

— Как, по-вашему, я буду давать сталь после того, как стану банкротом?

— Вы не станете банкротом. Вы всегда будете давать сталь, — безразличным тоном вступил в разговор доктор Феррис, не высказав ни порицания, ни одобрения, просто констатируя факт, как он мог бы сказать другому: ты всегда будешь лоботрясом. — Вам от этого никуда не деться. Это у вас в крови. Или, более научно, вы так устроены.

Реардэн сел; у него было такое чувство, словно он подбирал шифр к цифровому замку и при этих словах почувствовал — клик! — первая цифра встала на свое место.

— Главное как-нибудь пережить кризис, — сказал Мауч, — дать людям передышку, шанс подняться.

— А потом?

— Потом будет лучше.