— Он твоих намеков не понимает, — сказал последний. — Постой, я сейчас ему все растолкую. Барнеби, дружок, слушай внимательно, что я скажу.

— Слушаю, — отозвался Барнеби, с беспокойством озираясь по сторонам. — Только почему ее нигде не видать?

— Кого это? — спросил Деннис ворчливо. — Уж не влюблен ли ты, чего доброго? Это никуда не годится, брат! Нам здесь влюбленные ни к чему.

— Она бы так гордилась мной, если бы могла меня сейчас видеть, правда, Хью? — сказал Барнеби. — Сам посуди, разве ей не было бы приятно увидеть меня в первом ряду такой большой процессии? Да она бы заплакала от радости, знаю, что заплакала бы! Куда она могла деваться? Она никогда еще не видела меня таким нарядным и веселым. А что мне с того, что я гляжу молодцом, если ее нет здесь?

— Что это еще за сюсюканье? — сказал мистер Деннис с глубочайшим презрением. — Не хватало нам тут влюбленных слюнтяев!

— Успокойся, друг! — воскликнул Хью. — Он говорит о матери.

— О ком? — переспросил Деннис, сопровождая этот вопрос крепким ругательством.

— О матери.

— Так неужели я связался с этим отрядом и пришел сюда в такой великий день только затем, чтобы слушать болтовню о мамашах? — прорычал Деннис с величайшим возмущением. — Мне и о любовницах слушать тошно, а тут — о матери! Тьфу! — Его негодование дошло до таких пределов, что он только плюнул и умолк.

— Нет, Барнеби прав, — возразил Хью, ухмыляясь, — прав, я тебе говорю! Послушай, мой храбрый солдатик, ее здесь нет, потому что я о ней позаботился: послал к ней полдюжины джентльменов, всех с синими знаменами, — правда, далеко не такими красивыми, как твое, — и они торжественно поведут ее в роскошный дом, весь увешанный золотыми и серебряными флагами. Там она будет тебя ожидать, и у нее будет вволю всего, что только душа пожелает.

— Правда? — сказал Барнеби, просияв. — Ты это сделал? Как я рад! Какой ты добрый, Хью!

— То ли еще впереди, дружок! — продолжал Хью, подмигнув Деннису, который теперь с великим изумлением уставился на нового соратника. — Это пустяки по сравнению с тем, что нас ждет.

— Неужели? — ахнул Барнеби.

— А как же! — подтвердил Хью. — Деньги, шляпы с перьями, красные камзолы с золотым позументом. Самые красивые вещи, какие есть, были и будут на белом свете, все будет наше, если мы останемся верны тому благородному джентльмену, лучшему человеку на свете, если несколько дней походим с этими знаменами и сохраним их в целости. Вот и все, что от нас требуется.

— Только-то! — воскликнул Барнеби, крепче сжав древко своего знамени. Глаза его загорелись. — Ну, так я тебе ручаюсь, что оно будет в сохранности. Ты отдал его в надежные руки. Ты меня знаешь, Хью. Никому не удастся вырвать его у меня.