Теперь же она проявляла в семейной жизни именно тот азарт, которого он тщетно ждал от нее все годы, с тех пор как они поселились в Айзенштадте.

Однажды вечером она сказала ему:

— Мне пришла в голову, по-моему, неплохая мысль. Только не говори, что это глупость, а выслушай. Ваш комбинат будет перепрофилирован, и, как тебе известно, очень многие из вас изменят специальность — не только рабочие и инженеры, но и мастера. Так вот, я и думаю: если металлурги могут освоить новую для себя область, то почему, спрашивается, это не может быть по плечу и мне? Чем я хуже? Кроме того, ты ведь всегда мечтал, чтобы я перешла к вам на завод. По-моему, перепрофилирование — это как раз тот шанс, который грех упустить. Да и потом: как беременная я имею право работать лишь в дневную смену, стало быть, вечерами буду свободна и смогу ходить на курсы. Видишь, как все здорово! А главное — бог даст, родится у нас ребенок, и мы сможем больше бывать вместе: ты, я и наш птенчик. Если хочешь, давай устроим так, чтобы работать в одни и те же часы. Тогда и на работе, и дома мы будем неразлучны…

Халька поступила так, как сказала: два вечера в неделю она проводила на курсах цеховых мастеров, вовсю занялась изучением обработки металлов и, как прежде, сидя дома, корпела над книгами, справочниками, таблицами, зубрила химические формулы и законы физики.

Как ни странно, именно ее хватка, настойчивость, с какой она взялась за осуществление поставленной перед собой цели, очень скоро начали раздражать Эриха, стали причиной многих его неприятностей на комбинате. Он чувствовал, что в глазах других постепенно становится придатком жены, что «бюрократы» — Мюнц, Люттер, Бартушек — уже перестают видеть в нем серьезного противника, а коллеги и единомышленники — Лизбет Гариш, Бухнер, Дипольд да еще три тысячи других — все больше и больше утрачивают к нему доверие как лидеру «антиперепрофилирования», Шиншилла, которого партком обязал извиниться перед Клейнодом за избиение (что он и сделал, правда сквозь зубы), теперь смотрел на Эриха почти как на предателя, а однажды, явно выражая общее мнение, заявил на собрании бригады:

— Все, Рыжий. Кончился ты как борец. Тебя вон собственная жена обработала, куда уж тебе с начальством тягаться.

Клейнод держался в сторонке и посмеивался в кулак.

Что было на это ответить Эриху? Не вдаваясь в детали, он заговорил о том, как вообще обнаглели современные бабы: вместо того чтобы стоять у плиты и нянчить детей, они лезут куда только можно, так что теперь уже мужикам приходится бороться за равноправие. Как пример он упомянул не Хальку, а Лизбет Гариш, спровоцировавшую, по его словам, потасовку на стройке и окончательно загубившую дело. Прослышав об этом выпаде в ее адрес, Лизбет на первом же профсоюзном собрании выдала Эриху: