– Голова болит, Ваня.

Мы все еще сидели и молчали; я обдумывал, что начать. В комнате было сумрачно; надвигалась черная туча, и вновь послышался отдаленный раскат грома.

– Гром-то как рано в эту весну, – сказал старик. – А вот в тридцать седьмом году, помню, в наших местах был еще раньше.

Анна Андреевна вздохнула.

– Не поставить ли самоварчик? – робко спросила она; но никто ей не ответил, и она опять обратилась к Нелли.

– Как тебя, моя голубушка, звать? – спросила она ее.

Нелли слабым голосом назвала себя и еще больше потупилась. Старик пристально поглядел на нее.

– Это Елена, что ли? – продолжала, оживляясь, старушка.

– Да, – отвечала Нелли, и опять последовало минутное молчание.

– У сестрицы Прасковьи Андреевны была племянница Елена, – проговорил Николай Сергеич, – тоже Нелли звали. Я помню.

– Что ж у тебя, голубушка, ни родных, ни отца, ни матери нету? – спросила опять Анна Андреевна.

– Нет, – отрывисто и пугливо прошептала Нелли.

– Слышала я это, слышала. А давно ли матушка твоя померла?

– Недавно.

– Голубчик ты мой, сироточка, – продолжала старушка, жалостливо на нее поглядывая. Николай Сергеич в нетерпении барабанил по столу пальцами.

– Матушка-то твоя из иностранок, что ли, была? Так, что ли, вы рассказывали, Иван Петрович? – продолжались робкие расспросы старушки.

Нелли бегло взглянула на меня своими черными глазами, как будто призывая меня на помощь. Она как-то неровно и тяжело дышала.

– У ней, Анна Андреевна, – начал я, – мать была дочь англичанина и русской, так что скорее была русская; Нелли же родилась за границей.

– Как же ее матушка-то с супругом своим за границу поехала?

Нелли вдруг вся вспыхнула. Старушка мигом догадалась, что обмолвилась, и вздрогнула под гневным взглядом старика.