– Теперь я все понял, – кивнул Рагнвальд. – Слушайте, что я вам скажу. Ваши конунги погибли, и дальше я стану вашим конунгом. У вас есть выбор: если вы не желаете повиноваться мне, то вы, ваши жены и дети будут проданы в Витибески, кроме тех, кого я отдам в награду моим людям. Или вы признаете меня, и тогда я буду править этой землей по тем же обычаям и порядкам, что ваши прежние конунги. Стану брать с вас такую же дань, как брал Всесвити. Но конунгам Кенуграда мы никакой дани платить не будем.

Полочане молчали, слишком подавленные всем произошедшим и даже едва ли осознавшие предложенный выбор. Погибла земля полоцкая, что так, что этак! Огневались боги, отступились чуры, вон, уже чуж чужанин в князья хочет сесть.

– А чтобы все вышло совсем по обычаю, я возьму в жены ту девушку, дочь Всесвити, – продолжал Рагнвальд. – Это ведь его дочь от жены, не от рабыни, я так понял?

– Какой же рабыни? – подал голос Воидар. – Княгиня наша – хорошего рода, Будиславичей.

– Это ты про Звениславу говоришь?

– А у Всесвити несколько дочерей?

– Две.

– Которая из них старше?

– Звенислава и старше.

– Значит, ее. У вас будет королева вашего рода, она поможет мне править по обычаю и расскажет все порядки. Вы можете посоветоваться между собой, скажем, до завтра. А завтра объявите мне ваше согласие.

Рагнвальд приподнял руку, давая понять, что все сказал. Хирдманы повели полочан из обчины. А Рагнвальд еще немного посидел и послал за Звениславой.

* * *

К тому времени жена и дочери едва закончили обмывать и одевать тело Всесвята. Теперь оно лежало на лавке в бане, и старая одежда, которую пришлось разрезать, чтобы снять, валялась на влажном дощатом полу. Всего лишь вчера Всесвят мылся здесь, дабы очиститься перед походом. Пропыленные, забрызганные кровью тряпки были словно смятая скорлупа земной жизни, из которой вылетела птица-душа.

На полу лежали и другие тела: Богуслава, Радима, Гудимы. Горислава и обе дочери, с ними еще кое-кто из женщин, в том числе жена, дочь и снохи Богуслава, все в вывернутых наизнанку одеждах, сидели на лавках, не решаясь встать и куда-то выйти: казалось, присутствие мертвого князя и других мужчин дает им хоть какую-то защиту. В ужасе они ждали грабежей, насилия, разорения и огня, но ничего такого не происходило. Русы осмотрели все помещения, отыскивая вооруженных мужчин, потом разложили костер на дворе, зарезали несколько овец, стали обжаривать мясо и варить похлебку в огромном походном котле. С луговины поднимались дымы таких же костров: русов явилось так много, что в Полоцк даже зайти могли лишь приближенные их вожака. Княгиня горестно качала головой, шепча про себя: да если бы знать, что их и впрямь такая туча! Но кто же знал? Ранее на Полоту не приходили такие сокрушительные вражьи силы: киевских и ладожских русов не привлекал глухой угол, откуда путь лежал только к сердитой голяди, а набеги особо удалых летигольских вождей полочане отбивали – на это сил хватало. Теперь же к ним явилась такая мощь, что вспоминались сказания о Змее Горыныче.