— Милый мальчик, — проговорил доктор, повернувшись к нему, — поставьте свечу на ночной столик. Так мне будет лучше видно.

Не в силах дольше смотреть, Лазар отошел на другой конец комнаты и опустился на стул. Но тщетно он отводил взгляд: ему все мерещилась жалкая ручка несчастного создания, ручка, которая хотела жить и, казалось, ошупью искала опоры в том мире, куда она просунулась первая.

Доктор опустился на колени. Смазав левую руку салом, он начал медленно вводить ее внутрь, положив правую на живот Луизы. Пришлось ввести обратно ручку ребенка — иначе пальцы врача не могли бы пройти; это был самый опасный момент. Пальцы, раздвинутые подобно ножницам, проникали постепенно все глубже и глубже; доктор делал при этом легкое вращательное движение — оно очень помогало, и вскоре вошла вся кисть руки. Углубляясь все дальше, Казэнов нащупал сперва колени, затем ступни ребенка. Нажимая правой рукой на нижнюю часть живота, доктор помогал внутренней работе. Но снаружи ничего не было заметно, только рука проникала все глубже в недра тела.

— Она очень спокойна, — заметила г-жа Булан. — А бывает, что с больной еле справляются несколько мужчин.

Полина с материнской нежностью прижала к себе ногу Луизы, вздрагивавшей от страха.

— Не бойся, дорогая, — прошептала она.

Наступило молчание. Луиза не могла бы сказать, что с ней делают, — она испытывала только страх, который все усиливался; ей казалось, будто у нее вырывают все внутренности. Полина не узнавала прежней хрупкой девушки, обаятельной и нежной, в этом скрюченном создании, лежавшем поперек постели с искаженным от боли лицом. Золотистый пушок, оттенявший белую кожу, слипся местами от слизи, просочившейся между пальцами доктора. Капли черной крови, стекая в складки кожи, падали на простыню, которой был накрыт матрац.

Луиза снова потеряла сознание и казалась мертвой. Работа мускулов почти прекратилась.

— Это лучше, — проговорил доктор, когда г-жа Булан сказала ему про обморок. — Она чуть не сломала мне руку — я уже готов был вынуть ее обратно, до того больно… Эх, будь я помоложе — все было бы уже кончено!

Он нащупал ножки и стал осторожно тянуть их к себе, чтобы повернуть ребенка. Затем остановился и нажал правой рукой на живот. Его левая рука стала постепенно выходить наружу — ровно, медленно, сперва запястье, потом пальцы, и наконец показались ножки ребенка. Все облегченно вздохнули, Казэнов тяжело перевел дух; лоб у него был покрыт испариной, в висках стучало, словно после тяжелого упражнения.

— Ну вот. Надеюсь, все сойдет благополучно, сердечко колотится… Но он не дается, постреленок этакий!