– А если сбежит? Что делать? – спрашивал Потемкин.
– Сбежит – ловить станем, – отвечала Екатерина…
Потемкин тоже сделался кавалером владимирским. Последние дни он мучился стихами: не своими – чужими.
– Эй, звать сюда Державина! – повелел Потемкин.
Державин явился. Уже статский советник.
– Читай то место, где «я, проспавши до полудни…».
– Да разве ж я вашу светлость осмелюсь в виршах своих воспеть? Но если изволите указывать, прочту:
– Хорошо писать стал, Гаврила, – сказал Потемкин. – Я не сержусь, что восславил ты пороки мои. «Сегодня властвую собою, а завтра прихотям я раб»… Верно ведь!
Державин удалился, возвышенный…
Екатерина от державинской «Фелицы» была в восторге: поэт, воспев ее заслуги, высмеял вельмож. Впервые за всю жизнь Державину не пришлось доказывать свое дарование. И не хлопотал о вознаграждении. Императрица по своей воле переслала ему 500 червонцев в золотой табакерке с надписью: «От Киргиз-Кайсацкой царевны Фелицы – мурзе Державину»…
Бедный Вася Рубан! Когда ж тебя пощекочут славою? И сам, кажется, догадывался, что вдохновенен был единожды в жизни. Когда вложил душу в надпись к Фальконетову Камню. Кашлянув, он привлек внимание светлейшего к себе:
– А вот и мое: «К Фебу при отдаче стихов на Камень».
– Валяй, – разрешил прочесть Потемкин…
– Я не Феб тебе, а сердце не каменно: сто рублев дам.
* * *
Поздней осенью «графы Северные» пересекли рубежи, возвращаясь домой. Хмурое небо над Россией выплескивало дожди на оголенные леса, в редких деревеньках едва мерцали лучинные огни. Непролазная грязища на дорогах. Карканье ворон над убогими погостами…
Это была Русь!
– Что тут любить? – спросил Павел, качаясь в карете.
– Россия отстала от Европы, – вторила ему жена.
Чего только не нашила Мария Федоровна у мадам Бертень, которая одевала и французскую королеву. В конце длинного кортежа через колдобины и лужи российских проселков измученные лошади тащили 200 сундуков, наполненных модными платьями, туфлями, муслином, газовыми материями, кружевами, помпонами, лентами, блондами, шелком, фальборами, вышивками. Приятно было ощущать себя хозяйкой «всего вот этого»!