– Огнем, огнем их! – подбадривал канониров Суворов, потом велел ударить в штыки: турки побежали. – Кавалерия, – указал Суворов, – бери их в шашки… руби, гони!

Теперь только успевай собирать трофеи: обозы, верблюдов, амуницию, фуры с ядрами, аптеки, быков, знамена и халаты.

Суворов средь офицеров отыскал Швейцера.

– Кстати, и о газетах! – сказал он ему. – В газетах пишут, что цесарские солдаты от турок неизменно бегают. А сегодня при Фокшанах они заставили турок бегать…

Обычай войны требовал дележа добычи. На гнедой кобыле, издали сняв шляпу, к Суворову подъехал принц Кобургский:

– Надеюсь, что эта процедура не омрачит праздника! Что вы хотите от меня? Бунчуки? Верблюдов? Или пушек?

– Все поровну, а провиант оттоманский отдаю вам целиком, благо мне поспешать в Бырлад надобно…

Заметив, что Суворов слегка припадает на ногу, принц Иосия Кобургский заботливо осведомился – не ранен ли он?

– Бог миловал на сей раз. А то, что хромаю, так это по дурости: на иголку швейную наступил пяткой. Оттого-то турки, мою хромоту приметя, и прозвали меня «Топал-пашою».

Пока солдаты делили трофеи, пока они там бегали по валашским деревням в поисках вина, принц Кобургский, добрый малый, устроил в своем шатре союзный обед.

– В первый раз, – сказал он Суворову, – вы были пьяны, во второй молились, а в третий спали… Скажите, генерал, отчего не пожелали вы беседы со мной до битвы?

Суворов охотно выпил и съел свежий огурчик.

– А к чему лишние разговоры? Уверен, что ваше высочество с моими планами не согласились бы. На споры мы потратили бы весь день. Остались бы при этом друг другом недовольны. И конечно, я бы вам уступил: вы – тактик. Тактики я не знаю, да вот беда – тактика меня хорошо знает!

Николай Васильевич Репнин послал принцу Кобургскому очень горячее поздравление с победой, за что и получил нагоняй от светлейшего: «Вы некоторым образом весь успех ему отдаете. Разве так было? И без того цесарцы довольно горды».

А сам похаживал, довольный, говоря Попову:

– Пишет мне Суворов реляции свои на таких мизерных бумажках, что и курице не подтереться… Или бумаги на слова жалеет? Как же мне матушке-государыне о Фокшанах докладывать, ежели из его «синаксарий» одно мне ясно: победил!

Сейчас они жили только войной, и Василий Степанович Попов счел нужным намекнуть, что влияние Платона Зубова при дворе делается уже опасным. Светлейший беззаботно ответил, что все эти Зубовы (а сколько их там?) для него – даже не гады подколодные, а хуже червей поганых:

– Что они сделают, ползая под могучим дубом?

Сытое лицо Попова вдруг исказила гримаса.