– Кто это сказал?.. Что об этом может быть известно консулу? Какое дело вам до моих личных дел? Какое они имеют отношение к переговорам о мире, который вы мне предлагаете?..

Услышав эти вопросы, посол смутился; в нерешительности он произнес несколько односложных слов; наконец, приняв твердое решение, он быстро и уверенно продолжал:

– Ты любишь Валерию Мессалу, вдову Суллы, и любим ею, и сенат, чтобы избавить ее от порицания, которое она могла бы навлечь на себя этой любовью, готов сам просить Валерию стать твоей женой; когда ты будешь женат на любимой женщине, консул Варрон Лукулл предложит тебе право выбора: пожелаешь ты проявить свою доблесть на поле брани – ты отправишься в Испанию в звании квестора под началом Помпея; предпочтешь спокойную жизнь под сенью домашних лар[145] – ты будешь назначен префектом в один из городов Африки, по своему выбору. Туда ты сможешь взять с собой и Постумию, дитя твоей греховной связи с женой Суллы; в ином случае ребенок будет поручен опекунам Фавста и Фавсты, других детей диктатора, и ты потеряешь не только право называть ее дочерью, но и всякую надежду на то, что когда-нибудь сможешь обнять ее.

Спартак встал; левую руку он поднял на уровень подбородка, а правой приглаживал бороду; на губах его играла насмешливая улыбка, глаза горели гневом и презрением, он не сводил их с посла, внимательно слушая все, что тот говорил. Даже когда римлянин умолк, гладиатор продолжал смотреть на него в упор, временами покачивая головой и постукивая правой ногой.

Молчание длилось долго, наконец Спартак спокойно и тихо спросил:

– А мои товарищи?

– Войско гладиаторов должно быть распущено: рабы должны вернуться в эргастулы[146], а гладиаторы в свои школы.

– И… всему конец? – произнес Спартак, медленно выговаривая каждое слово.

– Сенат забудет и простит.

– Покорно благодарю! – насмешливо воскликнул Спартак. – Как добр, как великодушен и милостив сенат!

– А разве не так? – надменно ответил Руф Ралла. – Сенат должен был бы приказать распять всех мятежных рабов, а он прощает их; неужели этого недостаточно?

– О! Даже слишком… Сенат прощает врага вооруженного, и к тому же победителя… Действительно достойный и невиданный пример несравненного великодушия!

Он умолк на мгновение, потом с горечью произнес:

– Итак, восемь лет моей жизни, все мои способности, все душевные силы я отдал святому, правому и благородному делу; я бесстрашно шел навстречу всем опасностям; я призвал к оружию шестьдесят тысяч моих товарищей по несчастью, я вел их к победе, а теперь в одно прекрасное утро я скажу им: «То, что вам казалось победой, – не что иное, как поражение, свободы нам не завоевать; возвращайтесь к своим господам и снова протяните руки, чтобы их заковали в привычные цепи». Но почему же, почему?