Окончив читать, Валерия поднесла письмо к губам и громко зарыдала.
– Мама, почему ты так плачешь? – печально спросила девочка.
– Бедное дитя мое! – воскликнула Валерия прерывающимся от рыданий голосом, лаская белокурую кудрявую головку Постумии и глядя на нее с невыразимой нежностью. – Ничего! Ничего со мной не случилось! Не огорчайся, дитя мое!
Она привлекла к себе девочку и, обливаясь слезами, покрыла ее лобик поцелуями.
– С тобой ничего не случилось, а ты плачешь! – с упреком сказала Постумия. – Когда я плачу, ты говоришь, что я нехорошая! А теперь ты, мама, нехорошая!
– О, не говори так, не говори!.. – воскликнула бедная женщина, еще горячее лаская и целуя ребенка. – О, если бы ты знала, как ты делаешь мне больно, дитя мое!..
– А когда ты плачешь, мне тоже больно!
– О родная моя, как ты мне дорога и как ты жестока ко мне, отныне моя единственная, чистая любовь!
И с этими словами несчастная, снова поцеловав письмо, спрятала его у себя на груди. Она протянула руки к Постумии и посадила ее к себе на колени, стараясь удержать свои слезы; целуя, лаская и гладя волосы девочки, она сказала:
– Ты права, моя малютка, я была нехорошей… но теперь этого не будет. Я буду думать только о тебе и буду крепко-крепко любить тебя, моя девочка, очень крепко. А ты будешь любить свою маму?
– Да, да, всегда, всегда, очень, очень крепко!
Постумия подняла головку, обвила своими ручонками шею матери и начала горячо целовать ее. Затем девочка снова принялась гладить своими ручками урну.
В конклаве наступила тишина.
Вдруг Постумия спросила у матери:
– Скажи мне, мама, что там внутри?
Глаза Валерии наполнились слезами. Скорбно подняв их к небу, она воскликнула:
– О бедная моя крошка!..