— У меня шерсть на ногах, сынок. Ничего из-за нее не чувствую. Такая досада. — Он с трудом встал, чуть не опрокинул стол и заковылял восвояси, хватаясь за мебель и стены, еле отрывая ноги от пола.

Томас проводил Фодергилла до дверей. Запомнилось сочувственное лицо гостя.

20 января. Мой милый сыночек, температура у меня 36,7; 37,2; 37,8; 37,3. Когда термометр показал 38,6, я не поверила и стряхнула ее. Наши кровати выкатывают на крыльцо, а вечером увозят обратно. То туда, то сюда. Мне не разрешают вставать даже в туалет. СТРОГИЙ ПОСТЕЛЬНЫЙ РЕЖИМ. Трудно поверить, что даже на этом крыльце, в холоде и тумане, наше тело вырабатывает больше тридцати градусов. Неслучайно нас называют теплокровными животными.

20 января.

Мой милый сыночек, температура у меня 36,7; 37,2; 37,8; 37,3. Когда термометр показал 38,6, я не поверила и стряхнула ее. Наши кровати выкатывают на крыльцо, а вечером увозят обратно. То туда, то сюда. Мне не разрешают вставать даже в туалет. СТРОГИЙ ПОСТЕЛЬНЫЙ РЕЖИМ. Трудно поверить, что даже на этом крыльце, в холоде и тумане, наше тело вырабатывает больше тридцати градусов. Неслучайно нас называют теплокровными животными.

Под кляксой стояла подпись:

Это мои слезы, я плачу по тебе, милый мой мальчик.

Это мои слезы, я плачу по тебе, милый мой мальчик.

В каждом письме Хильда подчеркивала, чтобы он мужался и набрался терпения.

Время для Томаса больше не делилось на дни, ночи или времена года. Оно представляло собой сплошную тоску по матери.

Врачи говорят, что заметных улучшений у меня нет, но ухудшений тоже нет, и уже этому стоит радоваться…

Он, как положено, ходил в школу. Молись, убеждала его мать, — молись ежечасно, и Бог услышит тебя и ответит на молитву. За ее здравие он молился постоянно.

Знаю, Бог не хотел нашей разлуки, и скоро мы снова встретимся.

Однажды Томас проснулся и обнаружил, что подушка у него мокрая. Когда Себестье зажгла лампу, они увидели печать зверя: легкие красные брызги составили до странного изысканный узор. Себестье разрыдалась, а его переполнила радость: он снова увидит маму. И как это раньше не пришло ему в голову?

Два босых служителя в белых одеждах встретили его с носилками в Уути и отнесли прямо в коттедж Хильды. Он забрался на ее узкую койку, в ее объятия. Ему было одиннадцать лет.

— Твой приезд — лучший и худший подарок, который у меня в жизни был, — объявила она.