– Да, спасибо, именно так: сильный ветер принес газ через Мичиган-авеню в гостиницу, в том числе и на верхний этаж. То есть на наш этаж, сэр.

Три Ха чувствует, что глаза горят и слезятся, как будто стоишь над порезанным луком. Он подходит к большому окну, смотрит на парк и видит царящую там суматоху: перепуганные юнцы разбегаются в разные стороны, полицейские гонятся за ними, и над всем этим вздымаются облака оранжевого газа.

– Это полиция устроила? – уточняет он.

– Да, сэр.

– Разве они не знают, что я здесь?

Тут беднягу Хьюберта Х. охватывает привычная досада. Ведь это же должен был быть его съезд, его триумф. Ну почему все так вышло? Почему все вечно идет вкривь и вкось? И вот ему снова восемь лет, он в Южной Дакоте, и Томми Скрампф испортил ему день рождения: у мальчишки случился эпилептический приступ прямо на кухне, во время праздника, и врачи увезли Томми, а родители разобрали по домам детей с так и не открытыми, предназначавшимися Хьюберту подарками, и ночью он расплакался злыми слезами, причем вовсе не из-за того, что Томми чуть не умер, а с досады, что тот не сдох. И вот ему девятнадцать, он только что закончил первый курс колледжа с хорошими отметками, ему нравится колледж, он отлично учится, он завел друзей, у него появилась девушка, жизнь наконец-то налаживается, и вдруг родители сообщают, что у них больше нет денег и он должен вернуться домой. Он возвращается, конечно. Потом настает 1948 год, его только что впервые выбрали в Сенат США, а отец возьми и умри. И вот теперь его должны выдвинуть кандидатом в президенты, а вокруг драки, слезоточивый газ, мясники, дерьмо и смерть.

Ну почему всегда одно и то же? Почему за каждый успех ему приходится расплачиваться кровью и слезами? Все его победы оканчивались грустью. В каком-то смысле он все тот же обиженный восьмилетний мальчишка, который думает всякие гадости про Томми Скампфа. Тот злосчастный день по-прежнему ранит его до глубины души.

Почему самые лучшие события в жизни оставляют такие глубокие шрамы?

Между прочим, его консультанты обязаны были разобраться с такими вот саморазрушительными негативными мыслями. Он повторяет аффирмации на уверенность в себе. Я победитель. Отменяет приказ принести витамин С. Одевается. Возвращается к работе. Sic transit gloria mundi.

27

Старик Кронкайт кренится вправо: считается, что такая поза по телевизору выражает глубокую озабоченность и несгибаемую волю человека, чья работа – сообщать дурные вести народу, эдак скособочившись, наклонив голову и глядя в камеру огорченно, точно отец, у которого на лице написано, что происходящее ранит его куда больнее, чем провинившегося ребенка.