– Она поехала к вам.

– Она поехала ко мне, Гаю Перивинклу, контркультурному кумиру. – Он раскрывает руки, словно для объятия.

– То есть она ушла от отца к вам?

– Ваша мама нигде не чувствует себя дома. Строго говоря, она ушла не ко мне. Она ушла от вашего отца, просто потому что такой уж она человек.

– Значит, от вас она тоже ушла.

– Не так театрально, но да. С презрением и криками. Дескать, я предал свои былые принципы. На дворе меж тем стояли восьмидесятые. Я зарабатывал деньги. Тогда все старались заработать. Ее же не интересовало ничего, кроме книг и поэзии – а это, прямо скажем, не моя сфера деятельности: так карьеру не построишь. Она снова хотела жить как революционерка, раз уж в первый раз не получилось. Я ей сказал, что пора повзрослеть. Полагаю, именно это она имела в виду, когда просила передать, чтобы я вам все рассказал?

– Я лучше сяду.

– Пожалуйста.

Перивинкл встает, отходит к окну и смотрит на улицу.

Сэмюэл садится и потирает виски: у него внезапно заболела голова, как от мигрени, похмелья или сотрясения мозга.

– Кажется, будто они барабанят как бог на душу положит, импровизируют, – говорит Перивинкл, – на самом деле там все повторяется, надо только подождать.

От услышанного Сэмюэл цепенеет. Возможно, потом он что-то почувствует. Пока же он не в силах отделаться от мысли о том, как мать собиралась с духом, наконец отважилась приехать в Нью-Йорк, но тут ее ожидало полнейшее разочарование. Он представляет себе все это и жалеет мать. Все-таки они похожи.

– Я так понимаю, контракт с издательством на меня не с неба упал.

– Ваша матушка лазила в интернете, – отвечает Перивинкл. – Узнала, что вы писатель. Ну или хотите им стать. Позвонила мне, попросила об одолжении. Я решил, что не вправе ей отказать.

– О господи.

– Что, правда глаза колет?

– Я верил, что прославился собственными силами.

– Собственными силами могут прославиться только серийные убийцы. Всем остальным нужны такие, как я.

– Например, губернатору Пэкеру. Ему нужны такие, как вы.

– И это переносит нас в день сегодняшний.